Книга Моей Матильде. Любовные письма и дневники Николая Второго - Борис Соколов

* * *

Настоящий сборник воспоминаний о Матильде Кшесинской является первым в России. Большинство мемуаристов описывает жизнь и карьеру балерины до 1917 года, когда она была одной из ярчайших звезд на российском балетном небосклоне. Немало материалов также посвящено ее роману с будущим императором. Далеко не все мемуаристы были настроены к Матильде благожелательно. И у директоров императорских театров, и у собратьев по балетному цеху вызывали зависть и раздражение близость Кшесинской к императорскому двору, благодаря чему она порой могла не считаться с волей директоров и балетмейстеров. Все это необходимо помнить при чтении посвященных Матильде мемуаров и дневников.

В этих свидетельствах содержится немало балетных понятий и еще большее число имен людей, с которыми Кшесинская сталкивалась на протяжении своей яркой и неординарной жизни. Комментарии всех этих реалий и персоналий, вероятно, удвоили бы объем настоящего сборника. Поэтому мы ограничились краткими биографическими справками о представленных в сборнике мемуаристах, которые помещены в конце издания в алфавитном порядке. Интересующихся же читателей мы отсылаем к изданиям, из которых взяты приводимые мемуарные и дневниковые фрагменты, и названия которых приведены в нашей публикации. Там такой реальный комментарий, как правило, имеется.

Возмутительная переписка Наследника

(Из дневника графа В. Н. Ламсдорфа)[5]

21 января 1894 г.

Выходя от господина Гирса, сталкиваюсь с фельдъегерем, доставившим письмо; он рассказал мне, что некоторые сановники посылают пакеты на имя государя, но тот пока ими заниматься не может, и бумаги возвращаются обратно с резолюциями наследника, который продолжает забавляться с балериной Кшесинской; один из молодых людей нашей канцелярии как-то на днях вечером был у этой танцовщицы, когда ей принесли записку от наследника-цесаревича; он сообщил, что сейчас задерживается у больного отца, но обязательно приедет, как только представится возможность. (…)

4 апреля 1894 г.

После завтрака ко мне заходит Деревицкий: он близок с несколькими молодыми людьми, бывающими у балерин Кшесинских; рассказывают, будто бы та из сестер, которой покровительствует наследник-цесаревич, упрекала его, что он отправляется к своей «подлой Алиске», и что будто бы его императорское высочество применил тот же самый изящный эпитет, протестуя против намерения женить его. В 2 часа меня вызывает министр. Мы разговаривали, в частности, о том, что произойдет в Кобурге; г-н Гирс тоже сомневается, чтобы великий князь наследник-цесаревич решился на женитьбу; ему известно из надежных источников, что начальник полиции Валь жалуется на трудности, возникающие у полицейских при ночных посещениях балерины наследником-цесаревичем. Великий князь предпочитает возвращаться от нее пешком и инкогнито. Заметив, что за ним ведется наблюдение во время таких прогулок, он пожаловался генералу Валю; тот попробовал оправдать принимаемые меры, доказывая, что они имеют целью заботу о безопасности, а не слежку; в ответ наследник-цесаревич будто бы заявил: «Если я еще раз замечу кого-нибудь из этих наблюдателей, то я ему морду разобью — знайте это». Если услышанное мною соответствует действительности, то будущее многообещающе! Впрочем, некоторые из молодых людей, близких к наследнику, считают, что он представляет собой подрастающего Павла I.

8 апреля 1894 г. Относительно нашего великого князя наследника-цесаревича ничего не сообщают. Однако все шире распространяется слух, что у него произошло очень откровенное объяснение с их величествами, и они в конце концов сумели побудить наследника ехать в Кобург. Сегодня говорят, что балерина Кшесинская только что получила 100 000 рублей в качестве окончательного расчета за отношения с августейшим любовником. Ну и ну!

(Утром 8 апреля состоялась помолвка великого князя наследника-цесаревича и принцессой Алисой Гессенской.)

11 апреля 1894 г. Государь и государыня, видимо, раскрыли лишь совсем недавно связь их августейшего сына с балериной Кшесинской, а его затянувшееся холостячество уже начинало их беспокоить.

Фижмы

(Из воспоминаний князя С. М. Волконского)[6]

— Ах да, Волконский, я хотел вам сказать… я знаю, что «Фиамметта» требует много репетиций, теперь масленица, они устали — дайте лучше в пятницу «Маркитантку».

— Слушаюсь, ваше величество.

Это было в царской ложе Мариинского театра во время антракта. Только за три дня перед тем, в той же ложе, пробегая репертуар, государь мне сказал, что он так рад в будущую пятницу увидеть балет «Фиамметта», которого никогда еще не видел. Почему же вдруг отмена? Я, конечно, мог ответить, что артисты вовсе не устали, что одноактный балет не требует репетиций, что все рады показать государю что-нибудь такое, чего он еще не видал… Но я знал, что мои слова будут ни к чему. Я слишком хорошо чувствовал, что то, на что он ссылался — усталость артистов, праздники и пр., — это не причина, а лишь предлог.

Есть ли на свете что-нибудь более трудное, как опровергать предлог? Опровергните — сейчас явится другой. Uno avulso, non deficit alter. Мне всегда казалось, что предлог — злейший враг логики. Ведь предлог — это то, что нарушает самую нерушимую связь явлений: причинность; это есть подмена естественного рождения каким-то насильственным подбором. А тот случай, о котором я рассказываю, представляет собой некоторую разновидность. Дело в том, что государь верил в то, что говорил; он действительно думал, что артисты устали и пр. Для него это был не предлог, это была причина. Но в таком случае, в чем же дело? Откуда было у меня такое ощущение бесполезности всяких доводов, и почему, несмотря на искренность государя, я испытывал ту неловкость, которую испытываю всегда, когда вместо причины стою перед предлогом? Очевидно, что-то произошло в промежутке тех трех дней. Произошло вот что.

Матильда Кшесинская в составе труппы Красносельского театра

Когда из царской ложи я вышел на сцену, подозвал режиссера и сказал, чтобы он подчистил «Фиамметгу», так как государь собирается ее посмотреть, оказывается, — я этого тогда и не заметил, — в двух шагах от меня стояла Кшесинская. «Фиамметгу» танцевала балерина Трефилова, которую Кшесинская терпеть не могла; услыхав мои слова, — это мне передали впоследствии, — она сказала: «Ах вот как! «Фиамметта» не пойдет». И «Фиамметта» не пошла. Вот, значит, где произошла подмена причины предлогом.