Книга Симона и Грета - Елена Доброва

– И что? Даже, если так? – Грета на миг упустила нить разговора.

– Ничего. Просто ты его идеализируешь, придумываешь. А он значительно проще, он обычный. Хороший, милый, но не такой, каким ты его видишь.

– Допустим, что так. Но я не могу ему помочь ни в спорте, ни в танце. Я могу помочь только в одной области. И поскольку он демонстрирует здесь интерес и способности, постольку я готова помочь в их реализации. А танцы и спорт – пусть тоже будут, но это без меня. На здоровье.

– А почему ты должна вообще ему помогать? Для чего тебе это надо? Кто он тебе?

– Знаешь, Симона, в этом вопросе – вся ты. Да, он мне никто. Он просто приятель моей племянницы. Ну и что? Где написано, кому надо помогать и кому не надо? Ты считаешь, что помогать надо только родственникам? У тебя вот есть дочь. Ты ей много помогаешь? У меня никого нет – значит, и помогать некому?

– У тебя есть сестра.

– Разве я тебе не помогала? И не помогаю? Кстати, у тебя тоже есть сестра.

– Вот я и пытаюсь тебе помочь.

– Послушай, Симона, если ты поставила своей целью вывести меня из себя, то я не доставлю тебе такого удовольствия. Я только не понимаю, зачем ты этого добиваешься?

– Да с чего ты взяла? Я правда хочу тебе помочь.

– И в чем же эта помощь?

– Я пытаюсь раскрыть тебе глаза…

– На что? Что ты видишь такого, чего не видно мне?

– Например, мне кажется, что твое рвение по отношению к Никите чрезмерно. И ты могла бы освободить кучу времени…

– …и сидеть дома с тобой?

– Ну почему же? Ты могла бы заниматься своими делами, а он бы смог тоже заняться тем, что ему на самом деле интересно.

– Послушай меня, Симона. Я хочу предложить тебе заниматься своими делами. Понимаешь, своими! А не чужими! Вот у тебя есть твои рукописи – сиди и редактируй! Это твое дело, в котором у тебя есть некий опыт. В отношении меня, Никиты, даже Гали – тебе не дано никакого морального права советовать и поучать. Твой жизненный опыт, Симона, настолько убог, что ты просто не можешь знать, что для кого лучше или хуже, что кому надо или не надо. Ты никогда никого не любила, кроме себя, может быть. Ты никогда никому не помогала, ты никогда ничем не жертвовала ради кого-то. Ты ничего не теряла. Ты не ошибалась. Ты не совершала необдуманных поступков. Не напивалась даже! И ты начинаешь меня учить, как жить! Все люди разные. Твоя модель – сидеть в норе. У меня – другая модель жизни. Я не заставляю тебя жить по-моему. Сидишь в норе – сиди. И не мешай другим жить так, как они считают для себя правильным. Но ты высовываешь нос и начинаешь поучать – так неправильно, так нельзя, так плохо. А ты сама пробовала? Откуда ты знаешь, что это неправильно? С чего ты решила, что это плохо? И почему вообще ты берешься судить о чем-то? А я тебе скажу, почему! Ты вдруг увидела, что все твои жизненные истины, позиции, заповеди оказываются не такими уж абсолютными. Ты из своей норы замечаешь, что те, кто умудряются жить не так как ты, вполне веселы и довольны. И ты понимаешь, что все эти годы сидения в душной норе – ошибка. Но ничего уже нельзя ни поправить, ни изменить. Можно только признать – но от этого не легче. Но признавать ошибки – это не твое. Ты ведь не ошибаешься. И вместо этого ты начинаешь отравлять жизнь другим. Но твоя горечь не станет от этого слаже, поверь, хотя тебе, наверное, кажется…

Грета вдруг увидела, что у сестры дрожат губы. И она остановила свою запальчивую речь на полуслове.

Симона сидела, не шевелясь, с глазами, полными слез. Она пыталась крепко сжать рот, чтобы не позволить губам дрожать и кривиться. Когда слезы вышли из берегов, Симона закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.

У Греты упало сердце. Ей сразу стало жалко Симону «сидит за своими рукописями, всю жизнь одна, никому не нужная. И видит, как проходит жизнь, все мимо, мимо. У других что-то случается. А у нее – ничего…»

Грета придвинула стул вплотную к Симоне, положила ей руку на колено.

– Симона, Симон. Не плачь, пожалуйста.

Симона не ответила, только плечи ее затряслись сильнее.

– Послушай, Симона. Я не хотела тебя обидеть. То, что я говорила – это очень тяжело и неприятно слушать, но ведь это правда. Если бы я знала, что тебя это так больно заденет, то я бы промолчала. Но ведь ты сама не боишься кому-то сделать больно, когда говоришь все, что думаешь.

Симона не ответила.

– Ну, давай, я буду с тобой ходить на выставки – на какие захочешь. Мы можем и втроем ходить тоже – и ты увидишь, что Никита не такой уж плохой. А нет – так вдвоем. Давай?

– Ничего мне не нужно, никаких выставок, ничего, отставьте меня все в покое, – сквозь ладони прорыдала Симона и, вскочив, побежала в свою комнату.

Грета, обессиленно ссутулившись, осталась сидеть за столом. Услышав шорох за спиной, она обернулась. В проеме двери, прислонившись к косяку, стояла Галя.

Грета вопросительно взглянула на Галю.

– Я все слышала.

– Зря я, наверное…как-то жалко ее.

– Жалко, конечно. Но по сути, ты, Грет, права.

– Да, но все равно жалко. Ну что, чай будешь?

– Какой там, на фиг, чай! Я бы покурила!

– Не выдумывай! Ты что, куришь?

– Ну, так, не всерьез.

– Не кури, Галка, не втягивайся. Это ничего не дает, кроме неприятностей.

– Ла-адно. Тогда по койкам?

– По койкам. Утро вечера…

* * *

До утра было очень далеко, и ночь обещала быть бессонной. Грета улеглась на тахту и положила под щиколотки валик.

«Ноги стали отекать, больше никакого чая на ночь. И нервничать поменьше». «По сути, ты права» – вспомнила Грета Галины слова. Милая моя Галочка, права-то я права. Но не совсем. Симона задала вопрос – зачем ты так рьяно помогаешь Никите? Зачем ты его таскаешь по всем выставкам и вернисажам? А ведь и правда – зачем?»

Грета помассировала затылок, который начал тяжелеть от знакомой тупой боли. «Ой, как мне это сейчас не нужно! Полежу тихо, подремлю, может, пройдет». Она прикрыла глаза. Несмотря на боль, голова работала четко, и мысли крутились вокруг недавней ссоры с сестрой.

«Допустим, она спросила без всякого подтекста. Но даже если и был подтекст – как бы я ответила, если бы действительно помогала какому-то способному мальчику? Разве я стала бы говорить все то, что я наговорила Симоне? Я бы без всяких эмоций объяснила бы, что делаю доброе дело. Выступаю в роли доброй феи и так далее. Сказала бы спокойно – «да, может ты и права. Но он такой растяпа, сам ничего не делает, а с другой стороны – способный, и мне захотелось реализовать в нем то, что я сама не сумела» – и все. И никаких истерик. И она была бы сыта. И я цела…

А если быть уж совсем честной – я бы, конечно, так не усердствовала. Я бы рекомендовала ему пойти туда, посмотреть то, почитать это. Но с Никитой совсем иначе. Я его таскаю с собой, потому что мне так хочется. Мне нравится с ним бывать где-то. И Симка это приметила. Поэтому и спросила. А я своей бурной речью выдала себя с головой. Я ей показала, что это мое личное дело, моя жизнь…