Книга На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс! (сборник) - Пэлем Грэнвил Вудхауз

Я нисколько не удивился. Я ведь с самого начала чувствовал, что к этому идет. Не знаю почему, но всякий раз, когда возникает необходимость выполнить какую-то грязную работу, мои друзья и близкие в один голос восклицают: «Это должен сделать Вустер». Беспроигрышная лотерея. Хоть я и не питал особых надежд на то, что мои робкие протесты способны изменить приговор судьбы, я все же решил воспользоваться правом на последнее слово.

– А почему я?

– Тут нужен человек молодой.

Чувствуя, что сражение проиграно, я продолжал упираться.

– А я так не считаю, – сказал я. – По-моему, зрелый и опытный человек справится с этим гораздо успешнее, чем неоперившийся новичок вроде меня, ведь я и в детстве не отличался в игре «Найди туфлю». Это же очевидно.

– Не упрямься, Берти. Ты же обожаешь приключения, – сказала она, хотя откуда она это взяла – ума не приложу. – Представь, что ты сотрудник контрразведки, который разыскивает документ государственной важности, похищенный женщиной под черной вуалью, распространяющей вокруг себя аромат экзотических духов. Когда еще представится такой случай! Что ты сказал?

– Я сказал: «Ха!» А вдруг кто-то войдет?

– Глупости. Миссис Артроуз работает над книгой. Филлис у себя в комнате, печатает речь Апджона. Уилберт на прогулке. Апджон уехал. Войти может разве лишь Бринкликортское привидение. Если оно тебе явится, можешь презрительно рассмеяться и пройти сквозь него. Это отучит его шляться где не следует, ха-ха-ха.

– Ха-ха-ха! – залился в ответ папаша Глоссоп.

Веселье их показалось мне неуместным, а шутки – сомнительными, и я дал им это понять всем своим видом, когда выходил из комнаты. Потому что, разумеется, я тотчас вышел из комнаты. Столкновения характеров с представительницами противоположного пола всегда заканчиваются тем, что Бертрам Вустер покоряется неизбежному. Впрочем, на душе у меня было довольно тускло, и, когда Бобби, проходя мимо, назвала меня своим маленьким героем и сказала, что никогда не сомневалась в том, что на меня можно положиться, я пропустил ее слова мимо ушей с холодностью, которую она не могла не почувствовать.

День стоял великолепный, полный голубого неба, сияющего солнца и жужжания насекомых, день, в который сам Бог велел находиться на воздухе, наслаждаясь теплым ласковым ветерком со стаканом чего-нибудь холодного в руке; а я вынужден тащиться по душному коридору, обыскивать комнату фактически незнакомого мне человека, ползать по полу и заглядывать под кровати, глотая пыль и покрываясь перинным пухом, и все потому, что такая блажь взбрела в голову Бобби Уикем. Мне сделалось очень горько, хотелось плюнуть на всю эту затею и сбежать, я с трудом удержался. Просто удивительно, как по прихоти женщины я позволил вовлечь себя в подобную заваруху. Нас, Вустеров, всегда губит рыцарский дух, черт бы его побрал.

Когда я подошел к двери комнаты Уилберта и остановился, «натягивая смелость на колки», мне пришло в голову, что все это что-то очень напоминает, и я вдруг понял, что именно. То же самое чувство я испытывал много лет назад, в пору учебы в Малверн-Хаусе, когда в глухую ночную пору крался в кабинет Обри Апджона за печеньем, которое он хранил в жестянке на письменном столе: однажды, проскользнув на цыпочках по коридору, я в ночной рубашке вошел в святилище и оказался лицом к лицу с Апджоном, который сидел в кресле и сам уминал печенье за обе щеки. Весьма щекотливая ситуация. Мучительный допрос и неизбежная расплата на следующее утро – полдюжины горячих по казенному месту – навсегда останутся высеченными, в буквальном смысле этого слова, на скрижалях моей памяти.

Кроме стука пишущей машинки в конце коридора, свидетельствовавшего о том, что мамаша Артроуз трудится, не жалея сил, чтобы заморозить кровь в жилах читающей публики, все было тихо. Я помедлил перед дверью, поджидая, пока «хочется» пересилит «колется», – Дживс говорил, что именно так всегда поступала какая-то кошка из пословицы, – и осторожно повернул ручку двери, а потом – тоже очень осторожно – отворил дверь и оказался лицом к лицу с девушкой в платье горничной, которая всплеснула руками, как актриса на сцене, и подпрыгнула на несколько дюймов в воздух.

– Ух ты! – воскликнула она, снова почувствовав под ногами твердую почву. – Как вы меня напугали, сэр!

– Ужасно сожалею, – приветливо отвечал я. – По правде говоря, вы меня тоже напугали, так что мы теперь в одинаковом положении. Я ищу мистера Артроуза.

– А я ищу мышь.

Это заявление навело меня на одну любопытную мысль.

– А вы полагаете, здесь водятся мыши?

– Я видела мышь, когда убирала утром комнату. Поэтому я и принесла Огастуса, – сказала она и указала на большого черного кота, которого я только сейчас заметил. Это оказался мой старый знакомец, с которым мы нередко завтракали вместе: я уминал свою яичницу, а он лакал молоко из блюдца. – Огастус задаст им жару! – сказала она.

Как вы наверняка догадались, с самой первой минуты нашей встречи с горничной я напряженно размышлял, как бы мне от нее избавиться, потому что ее пребывание в комнате делало мою задачу невыполнимой. Невозможно обыскивать комнату, когда прислуга стоит вдоль боковой линии, а с другой стороны, нельзя, претендуя на звание preux chevalier[5], просто схватить ее за шиворот и выкинуть из комнаты. Поначалу я, признаться, почувствовал, что зашел в тупик, но потом ее слова о том, что Огастус задаст мышам жару, подсказали мне, как быть.

– Сомневаюсь, – сказал я. – Вы ведь здесь недавно, верно?

Она подтвердила, что служит здесь всего вторую неделю.

– Я так и подумал, потому что иначе вы бы знали, что в смысле ловли мышей на него надежда плохая. Я с ним уже много лет знаком и досконально изучил его психологию. Он отроду не удосужился поймать ни одной мыши. Если он не ест, он дрыхнет. Так сказать, летаргический кот. Посмотрите, он и сейчас спит.

– Ух ты! И точно, спит.

– Это своего рода болезнь. У нее даже есть научное название. Травма… что-то там. Травматическая симплегия, вот как, у этого кота – травматическая симплегия. Иначе говоря, переводя на нормальный язык, это означает, что, если другим котам достаточно восьми часов сна в день, Огастусу требуются все двадцать четыре. Так что на вашем месте я бы оставил это неблагодарное поприще и забрал кота обратно на кухню. Вы просто зря теряете время.

Мое красноречие возымело действие. Она снова сказала: «Ух ты!», взяла на руки кота, который что-то сонно пробормотал – я не разобрал, что именно, – и вышла из комнаты, оставив меня наконец одного.

Глава 8

Получив возможность спокойно осмотреться, я первым делом заметил, что верховная главнокомандующая, решившая, как вы знаете, не щадить сил и средств, чтобы ублажить семейство Артроуз, неплохо позаботилась об Уилберте при выборе спального помещения. По прибытии в Бринкли-Корт ему досталась так называемая голубая комната – неслыханная честь для холостяка, все равно что для актера – фамилия, набранная на афише крупным шрифтом, потому что в Бринкли, как и в большинстве загородных домов, считается, что для размещения холостого контингента годится любой закуток или даже чуланчик. К примеру, моя спальня похожа на келью отшельника, размеры которой сравнимы даже не с собачьей будкой, а с кошачьим домиком, и то, пожалуй, тесноватым для такого кота, как Огастус. Короче говоря, когда я навещаю тетушку Далию, я не слишком рассчитываю на то, что она встретит меня словами: «Добро пожаловать в усадьбу «Райские кущи», мой мальчик. Я приготовила для тебя голубую комнату. Надеюсь, тебе там будет удобно». Я как-то раз попросил ее меня там поселить, но она лишь спросила: «Кого? Тебя?», и разговор перешел на другие темы.