Книга Чёрная сова - Сергей Алексеев

— Нет, ты стерва, — он выбрал сухой камень, сел и машинально откусил хлеба. — Думаешь, бегать за тобой буду? Сама придёшь!

Кобылица взошла на плоский курган, тот самый, месторасположение коего надо было уточнить на карте, и замерла, как изваяние. Холодный ветер с заснеженных гор трепал хвост и гриву, казалось низкие рваные тучи достают её головы, в воздухе опять запахло зимой.

Андрей положил хлеб на камень и направился к кунгу. Шёл с оглядкой, серая все ещё стояла в прежней позе, в какой-то миг обернулся — курган был пуст. Желтоватое плато без лошадиной статуи сразу же сделалось тоскливым и безжизненным, а синее озеро налилось белёсой мраморной мутью. Вероятно, кобылица спустилась в болотистую низину, за которой тянулась каменная гряда, где значился ещё один объект топосъёмки — древние рисунки, наскальная живопись.

В это время на горизонте появился «Урал», солдаты перевозили экспедиционное имущество с предыдущей стоянки. Пока Терехов шёл к кунгу, тренировался метать аркан, и с трёх-четырёх метров совсем неплохо получалось набрасывать его на торчащие из земли камни. Важно было точно рассчитать расстояние, чтобы канат развернулся и петля накрыла цель. Погранцы за это время успели разгрузить и отправить машину на заставу, теперь сидели и ждали следующего приказа.

Репьёв поставил жёсткие сроки: ровно через сутки грузовик должен был прийти, чтобы перетянуть кунг на новую точку. Поэтому за остаток светового дня и завтрашнее утро следовало инструментально привязать все пять археологических объектов, разбросанных по округе. Прикомандированные тридцатилетние контрактники оказались сообразительными и, хоть теодолита прежде никогда не видели, понятие о картографии имели по долгу службы. Главное было — правильно поставить перед ними задачу. Сержант носил фамилию, из-за которой наверняка и попал в пограничники, — Рубежов.

— Мы твердолобые, — предупредил он, убеждённый, что имеет дело с учёным человеком. — Вы нам растолкуйте, что делать. А то мы умеем только быстро бегать, стрелять и ломать кости.

— А танцевать? — спросил Терехов.

— При чём здесь танцы? — опешил сержант.

Во всем чувствовалось Репьёвское воспитание: тот говорил примерно так же, если речь шла о том, что должен уметь настоящий вояка. Однако они явно скромничали, поскольку второй погранец, рядовой Ёлкин, довольно скоро отыскал на местности геодезический пункт — особый знак, оставленный предыдущей топосъёмкой, и работа началась.

Бегали они и в самом деле хорошо, причём опасались оставить оружие в кунге и носили автоматы за спинами, подсумки и штык-ножи на ремнях и ничуть этим не тяготились. Просьбы исполняли безукоризненно, в чём тоже ощущалась Жорина подготовка и желание всё делать лучше других. Терехов наказал почаще осматриваться и сообщать, если заметят серую лошадь, сам он видел окружающее пространство больше через трубу теодолита, да и то перевёрнутым.

К вечеру они завершили уточнение координат как раз тех объектов, что были у озера, где Андрей пытался поймать лошадь, однако кобылица исчезла. Он решил, что серая ушла низиной к Ак-Алахе, но заметил одну странность: сначала отчётливо услышал тихое ржанье и цоканье кованых копыт о камни, потом случайно обнаружил, что оставленный на камне хлеб съеден. Пять минут назад лежал, а тут нету, да ещё и просыпавшаяся соль вылизана, отчего остались влажные следы, не успевшие просохнуть. Полное ощущение, что кобылица стала невидимкой или передвигается ползком между камней; в любом случае бродит где-то рядом и точно выбирает время, чтобы не показываться на глаза людям. Увлечённый работой, он мог и не заметить её, но зоркие пограничники бдели и были на страже.

— Лошадь не видели? — недоумённо спросил их Терехов.

— Лошадь не наблюдаем, — был ответ. — На горизонте появились козлы.

— Какие козлы?

— Горные, — сержант Рубежов указал на ближние скалы. — Козероги. В пределах досягаемости прямого выстрела.

— Это бараны, — не согласился рядовой Ёлкин. — То есть архары. Товарищ учёный, свежатинки хотите?

— Этот район плато объявлен зоной покоя, — строго напомнил Андрей, хотя не прочь был поесть свежатинки.

— Нам стрелять разрешено, — со скрытым сарказмом заявил Рубежов. — Мы защищаем рубежи нашей Отчизны.

Ближе к вечеру начал подниматься туман и съёмку пришлось свернуть, что вызвало протест бойцов: мол, не темно же, ещё часа три можно работать. Терехов объяснил им, что такое оптика атмосферы и какие из-за неё происходят погрешности. Бойцы выслушали молча, взялись готовить ужин, а он прихватил армейский тепловизор и пошёл осматривать окрестности.

Лошадь с помощью прибора он обнаружил почти сразу — паслась там же, у озера, где и днём, только вот в зелёном изображении на экране нельзя было в точности опознать серую в яблоках. Ветер утих, но из низины наносило лохмотья тумана, иногда делая мир однообразно зелёным.

Андрей взял аркан, покидал на прицепной шкворень кунга, чтоб набить руку, затем засёк точное направление, выключил прибор и стал приближаться к озеру, пытаясь сморгнуть запечатлённую зелень экрана. Он почти избавлялся от неё, но, чтоб не сбиться, приходилось вновь включать тепловизор и получать новую, более яркую дозу излучения. Кобылица по-прежнему щипала траву, изредка встряхивала головой и замирала с настороженными ушами — должно быть, слушала ночное пространство. Приблизившись к ней шагов на сто, Терехов подождал, когда с белых заснеженных гор сползёт туча, накроет звёзды, и далее пошёл смелее.

Серая паслась на месте, а он помнил науку старшины ещё со срочной службы: когда все травоядные щиплют и пережёвывают траву, становятся глуховатыми. Пища отнимает слух и их самих делает пищей для хищников. Поэтому он подкрадывался теперь, как к поющему глухарю: едва кобылка вскидывала голову — замирал. От тепловизора в глазах стало зелено, мир словно перекрасился, и сморгнуть это свечение сразу было невозможно. Лошадь уже просматривалась и без прибора, но она тоже была салатного цвета, с крупными ярко-зелёными яблоками, а сверху ещё прикрыта дымчатым туманом, словно попоной. Терехов подходил с подветренной стороны, низкая облачность и вовсе погасила небесный свет и звуки, сделала пространство каким-то нарисованным, однотонным. Шуршание конских губ и треск срываемой травы будто не совпадали с движениями — отставали на полсекунды, вызывая ощущение нереальной сдвоенности мира.

До кобылицы оставалось метра три и уже без тепловизора ощущалось наносимое тепло крупного животного. В это время ему и почудился конусный луч, выходящий из лба лошади, явно возникший в глазах под воздействием свечения прибора, поэтому он внимания на него не обратил. Расправил верёвку, изготовился и стал ждать момента. Едва серая приподняла голову, Терехов метнул аркан, невзирая на этот призрачный рог.

И тут произошло невероятное: лошадь резко сдала назад, норовя уклониться, и сразу же прыгнула в сторону. И показалось, что этот бесплотный луч помешал, не позволил заарканить кобылицу за шею. Петля вроде бы не долетела до головы, а словно захлестнулась на лучистом роге, но при этом Андрей ощутил мощный рывок — даже шея хрястнула, а потом аркан натянулся в струну. Он машинально упёрся ногами, сдерживая рвущуюся кобылицу, затем, перебирая канат, подтянулся к ней так близко, что мог бы рукой достать или накинуть на её шею другой конец аркана, повиснуть на морде, усмирить, вынудить повиноваться человеческой воле. Однако в следующий миг где-то рядом трубно заржал жеребец, послышался отчётливый набегающий топот копыт по гремучему щебню. Кобылица отозвалась жалобным голоском, резко мотнула головой вниз, словно поклонилась, тугая крепчайшая верёвка порвалась и, будто резинка, стеганула по лицу. В глазах полыхнуло красным — и на минуту всё исчезло.