Книга Руины Арха - Олег Фомин

Борис лицом ко мне, палец тычет в арку, откуда мы вынырнули, та теперь далеко, но я еще вижу танцы фиолетовых светлячков.

– Такие места всегда пробегай. А то рухнешь спать прямо там.

– И не проснешься, – добавила Катя.

Перевожу взгляд на нее.

– Ты уже с этими грибочками встречалась…

– Питалась ими, когда кончились запасы. Подбегала к краю грибницы, задержав дыхание, срывала ближайший – и прочь.

– А откуда знала, что съедобные?

– Не знала. Но пришлось рискнуть, жрать было нечего.

– Рисковать приходится каждый день, привыкай, – сказал Борис.

– Дайте угадаю, – сказал я. – Человек дышит фиолетовыми пылинками, они усыпляют, а потом грибочки оплетают спящего нитями и высасывают соки.

– Зачет тебе по микологии, – рассмеялся Борис.

Вышли в зал размером с футбольное поле, его наискось пересекает речка. Берега закованы в цепи мощных плит, на каждой плите – высокая статуя женщины то ли в монашеской, то ли в жреческой робе, в руках кувшин под наклоном, из шеренги таких кувшинов в речку льется вода. Не каменная – настоящая. Вода наполняет русло, шипучие потоки разбегаются в обе стороны, исчезают за челюстями решеток в углах.

Прячемся за одной из статуй.

На том берегу у костра сидят трое. В лохмотьях, такие не всякий бомж наденет.

На одном поверх лохмотьев костяные доспехи: нагрудник из ребер, черепа наплечников, наверное, рычуньи, рогатый шлем, тоже из черепа, кажись, бычьего, хотя не знаю, есть ли тут быки…

Видимо, этот в доспехах – главный. Его зад греется на черной меховой шкуре, та устилает обломок плиты. Главарь отрывает клыками от кости жареные волокна мяса, они пышут паром.

Двое других живо переговариваются, первый размахивает кружкой, из нее плещет пена, второй то и дело заносит дубину, темное полено крошит камни у ног.

– Мерзы, – шепнул Борис, точно плюнул.

К моему горлу подступил ком ярости. Губки Кати стянулись в узел.

Выжидая удобные моменты, украдкой перебегаем от статуи к статуе, сквозь шум реки становятся слышными голоса, а когда мы скользнули за статую, что смотрит прямо на трех стервятников, начали различаться слова.

– В прошлый раз я бы тебя перепил.

– Если б не свалился как бревно, ха-ха!

– Не в счет. Я тогда трахнул ту красотку пять раз, а ты всего один. У тебя сил осталась куча!

– В кишках у тебя куча! Тебе то бабы, то печень, то еще какая хрень мешает. Давай схлестнемся!

– Не, бухла мало. Вылакаешь за раз, до меня очередь не дойдет!

– Говорю же…

– Тихо! – оскалился рогатый. – Дайте пожрать спокойно.

Двое начали подкалывать рогача, по залу гуляет смех, вожак порыкивает, наблюдаем из теней укрытия.

Цепочкой – Борис впереди, Катя в хвосте – проскальзываем по каменной дужке над рекой, будто ниндзя, общая ненависть сделала единым целым, словно мысли друг у друга читаем.

Вожак нас не видит, загораживают туши подчиненных, те сидят к нам спинами, смех и ругань заглушают наше приближение.

Борис рванул вперед, прыжок через головы хохмачей, вожак вскочил, из лохмотьев на поясе блеснул пистолет, но Борис, пролетая над пламенем, отбивает ножом. Грохнуло, пуля взбила гриб пыли сбоку от костра, Борис налетел на вожака, ядро из двух тел бешено укатилось в полумрак.

Я обхватил локтем шею того, что с дубиной, в бок его клюнул зубастый кинжал Курта, еще и еще. Входит как в масло, а вырывать приходится с силой. Меня швыряет туда-сюда как в челюстях дракона, вонючий бандит ухитрился дотянуться концом дубины до моей лопатки, но боли я не ощутил. Дубина упала, мерза обмяк, брезгливо отталкиваю в костер, на распластанном чучеле тут же взрастают огненные цветы.

На краю зала Борис поднялся на ноги, но главарь с разбега таранит рогами в туловище, Борис успел повернуться боком, рога прошли с двух сторон, Борис и главарь падают в связке, прокатываются кубарем, вскоре оба разгибают спины, но руке Бориса вражий шлем, держит за конец рога.

Вожак едва обрел равновесие, Борис обрушивает шлем ему на морду, глухой хруст, второй рог вошел в глаз, вылез за ухом.

Тело мерзы нелепо качнулось, пятится назад. В итоге гравитация побеждает с тяжелым глухим ударом, под черепом набегает темная лужа.

Оборачиваюсь к Кате. Кроха провернула над третьим, который так и не выпустил из лапы кружку, хардкорное фаталити. На мерзе не осталось живого места, гигантская котлета из свежего фарша, еще не побывавшая на сковороде. Трудно поверить, что так можно сделать кастетом и ножницами.

Особенно Катя постаралась в паху.

Нет сомнений, ей доводилось не только встречать подобных типов, но и узнавать на себе их уродские наклонности. Девочка свела счеты.

Борис подобрал с пола пистолет, трофей перелетает ко мне, ловлю.

– Обращаться умеешь? – спросил он.

Щелкаю предохранителем. Пистолет крутанулся ковбойски, ствол за пояс.

– Разберусь.

Бориса кивает на убитого главаря.

– Сними доспехи. Твои.

– Но…

– Без «но».

Колеблюсь. Подошвы начинают шаркать. Присаживаюсь над трупом, возня с ремешками. Катя умывается у статуи жрицы, ладошки под кувшинным водопадом. Борис свернул в рулон черную меховую подстилку главаря, торба заглатывает, будто пасть гигантского червя.

Доспехи с вожака снял, надеваю нагрудник, затем черед наплечников, застегивать ремешки помогает Катя, мокрый платок в ее кулачке оттирает пятна крови с моего лица, с жилета, с костей доспехов.

– Спасибо, – шепнул я.

Отстегиваю от ремня арбалет.

– У меня теперь пушка, так что… Прикрывай с тыла этим.

Глаза Кати бегают, пальцы ощупывают детали оружия, прислушиваются.

– Не умею стрелять…

– Научу. Вчера тоже не умел.

Борис у реки умылся, прополоскал рот.

– Ну, – говорит, подходя к нам, – думаю, этим акт мародерства ограничим. В путь.

– Ты же говорил, в Руинах любая ржавая скрепка имеет цену, – напомнил я.

– Имеет, – согласился Борис. – Но мерзы… Самое ценное мы взяли, остальное пусть тлеет вместе с их гнилым мясом. Я, знаешь ли, тоже бываю брезглив.

Катя присела рядом с ним, платочек вытирает пятна крови с плаща.

Ощущения как после трени в качалке. Пыхтим как кони, пот ручьями, но ничего особенного. Хотя если подумать… я только что зверски прирезал чело… Нет уж. Мерза есть мерза.

Покидаем красивый, не заслуживший столь грязной битвы зал через трещину в стене, оборачиваюсь увидеть напоследок каменных дев, и меня глотает узкий сырой коридор.