Книга Вязание по пятницам - Кейт Джейкобc

Но это всего лишь мечты. О да! Она многого не могла простить и со многим не хотела смириться! И что вообще она делала одна в этом огромном неприветливом городе? Джорджия уже и забыла, зачем приехала сюда когда-то. И чувство потерянности и одиночества так и преследовало ее с тех пор. Иногда она чувствовала, что несправедливость выпавших на ее долю испытаний вызывает у нее озлобление. Чувствовала себя уставшей и совершенно опустошенной, когда приходилось ехать за очередным заказом или бежать за молоком, не успев как следует одеться, поскольку некому было принести ей молока, когда его не оказывалось в холодильнике. Она не могла простить Джеймсу его предательство и то, что несколько лет он совсем не появлялся, а теперь пытался претендовать на внимание дочери. Но хотела ли она в действительности, чтобы он тогда был рядом? Ведь именно его предательство сделало ее тем, кем она стала сейчас — сильной и независимой женщиной, которая может себе позволить жить так, как она хочет. Она предпочла бы, чтобы он и теперь не слишком-то вмешивался в ее дела и, главное, не пытался влиять на Дакоту!

А ведь когда-то она сходила с ума по этому человеку. Скорее всего виной было какое-то сексуальное помешательство, ослепившее ее и помешавшее разглядеть его истинную суть. Она почти не помнила, каково это — заниматься сексом; с тех пор как они расстались с Джеймсом, у нее не было ни одной хоть сколько-нибудь серьезной любовной связи. Она не знала, что так подействовало на нее — то ли история с Джеймсом отбила у нее охоту доверять мужчинам, то ли она так и не встретила того, на кого стоило обратить внимание. Да, есть много милых знакомых, некоторые из них даже умны и обаятельны, с ними интересно и комфортно, но всякий раз в ее памяти вдруг всплывал образ Джеймса… И у нее возникало неприятное чувство, будто на этого человека она растратила весь запас своей любви, все свои душевные силы и теперь ей неоткуда их черпать. Она так ждала, что он вернется… Она начала полнеть и едва влезала в одежду. В то время они с Кейси часто сидели в обеденный перерыв и делились друг с другом переживаниями. Вряд ли Кейси ее понимала — она человек совершенно иного склада, нежели Джорджия. И ясно представляла себе: все фантазии Джорджии о возвращении Джеймса — «этого дерьмового парня», как Кейси его называла, — далеки от реальности. Он никогда не стал бы обременять себя женщиной с ребенком.

И она оказалась права.

Но когда родилась Дакота, Джорджия вдруг прекратила сожалеть о расставании с Джеймсом. Откуда-то появились силы и энергия. Двенадцать лет опыта матери-одиночки сделали ее действительно волевой и самостоятельной. Она заставила себя не сдаваться, осталась в Нью-Йорке, и хотя поначалу не верила в успех, он все-таки пришел. Невероятно, но ее мечты сбылись: у нее жилье, свой магазин на Манхэттене и, возможно, неплохие перспективы. Но она хорошо помнила, каким трудом ей все это давалось. Закупка пряжи, инвентаря, журналов, приобретение детских вещей и питания, наем помощниц — все это стоило чертовски дорого, и ей приходилось экономить на всем. Джорджия позволяла себе покупать не более одной пары обуви в год. Но времени расстраиваться и плакать у нее, к счастью, не было — она оказалась слишком занята. Чтобы отдать Дакоту в хорошую школу и платить за квартиру, Джорджия отказывала себе во всем. Но иначе и не получится — либо вы смиряетесь со своим бессилием, либо принимаете те ограничения, которых от вас требует борьба за независимость и выживание. Зато она выдержала испытание на славу и вышла победительницей из этого сражения.

Джеймс часто присылал деньги, и Джорджия пользовалась ими по мере необходимости, но чем старше становился ребенок, тем менее существенной оказывалась эта помощь. Всего лишь двести долларов в месяц или около того. Джорджия тратила эти деньги на оплату учебы Дакоты и только в случае крайней необходимости пользовалась ими для других целей. Но даже если она поступала так, то всячески скрывала этот факт от дочери, не желая, чтобы та знала, что деньги ее отца расходуются на какие-то иные нужды, кроме ее школьных выплат. И все-таки когда Джеймс вернулся, ее стал мучить страх: его влияние на Дакоту могло приобрести катастрофический масштаб именно из-за их довольно скромного финансового положения. Джорджия никогда не баловала дочь и не покупала ничего лишнего. Джеймс, конечно, мог подать в суд просьбу об урегулировании его отношений с дочерью, мотивируя это тем, что доходы Джорджии невелики и не позволяют дать хорошее образование и обеспечить ребенку достойную жизнь. Анита посоветовала ей первой обратиться к адвокату и решить вопрос с Джеймсом, дабы оградить себя от дальнейших посягательств с его стороны, но Джорджии вообще не хотелось иметь дело с бывшим любовником. Лучше бы он испарился, исчез и никогда больше не появлялся в их жизни.

Но Джеймс, наоборот, вернулся.

Она надела туфли с открытым верхом, не годившиеся для прохладной нью-йоркской мартовской погоды, если бы ей нужно было выйти на улицу, и зашла в маленькую уютную комнатку с большим зеркалом, отделенную от помещения магазина. Подкрасила губы ярко-красной помадой, а ресницы — светло-коричневой тушью, припудрилась и наконец почувствовала, что к ней вернулись деловая хватка и бодрость: она не только одинокая мать, но и хозяйка своего предприятия, владелица магазина.

Как и всякий человек, Джорджия не стала бы отрицать очевидное: что обманутая любовь, как правило, дает начало совершенно противоположному чувству — ненависти. Она ненавидела Джеймса всеми силами души, но с годами эмоции стали менее интенсивными и всепоглощающими. Джеймс по природе не злой, скорее просто эгоистичный человек, готовый давать деньги для Дакоты, но, по сути, не желающий связывать себя никакими обязательствами и ответственностью по отношению к ней.

Джорджия еще раз оглядела себя с головы до ног и расправила складки кардигана.

— Мама! Я зову, зову тебя, а ты не слышишь! — Дакота, выскочив из своей спальни, подбежала к ней.

— Что случилось? — Джорджия догадывалась, чем так взволнована Дакота: Анита нередко водила ее на утренние бродвейские спектакли. У девочки оказалась замечательная память, и она с удовольствием напевала потом целыми днями понравившиеся ей отрывки арий из мюзиклов. И иногда просила мать купить ей тот или иной диск. Джорджия думала, сейчас она именно об этом и попросит.

— Я хотела показать тебе мой шлем.

— Шлем? Какой еще шлем?

— Папа купил мне его для поездок на велосипеде. — Джорджию бросило в жар, затем в холод; она была в ярости. — Я совсем забыла тебе вчера сказать об этом.

Конечно же, Дакота врала — ничего она не забыла, а побоялась говорить матери.

— Больше твой папа широких жестов не делал?

— Он обещал меня научить ездить верхом, когда потеплеет.

* * *

Джорджия почувствовала себя намного хуже, чем десять минут назад. Короткий разговор о велосипеде и верховой езде совсем лишил ее сил, словно она проработала весь день. Она вышла из комнаты и медленно спустилась вниз по лестнице. Даже когда закрыла за собой дверь магазина, сверху были слышны вопли из какого-то мультфильма, который смотрела Дакота. Джорджия остановилась и прислушалась: дочь, видимо, убавила звук, но затем снова включила. Музыкальный канал… Дакота смотрела не мультфильм, а клипы. Но почему она скрывала это от матери? Джорджия не поклонница поп-музыки, но она не запрещала дочери ни читать книги, предназначенные для детей старшего возраста, ни даже слушать эти глупые песенки, так любимые подростками, — о любви и сексе. Теперь уже она не могла припомнить, пряталась ли сама от родителей, когда смотрела и слушала подобные вещи в детстве. Чтобы получить ответ на этот вопрос, ей нужно позвонить матери в Пенсильванию и спросить, а ей не очень-то хотелось общаться с родителями с тех пор, как призналась им, что беременна, и выслушала снисходительное согласие по поводу ее приезда домой. Решив вскоре возвратиться в Нью-Йорк, Джорджия осталась наедине со своими проблемами, стараясь не перекладывать их на плечи матери и отца. Дакоту она отвозила к деду и бабушке каждое Рождество, но нельзя сказать, что Бесс так уж привязана к внучке и интересуется ее жизнью.