Книга Рейс на эшафот - Май Шёвалль

Кабинет был чистый, приятный и какой-то обезличенный. На письменном столе Стенстрёма не было даже портрета его невесты.

На подставке для авторучек, напротив, лежали две его фотографии. Мартин Бек знал почему. Впервые за много лет Стенстрёму выпал отпуск на Рождество и Новый год. Он собирался на Канарские острова. Даже забронировал себе места в самолете, выполняющем чартерные рейсы. Он сфотографировался для нового паспорта, который должен был получить.

Счастливый человек, подумал Мартин Бек, глядя на фотографии, которые были намного лучше снимков, помещенных на первых полосах вечерних газет.

Стенстрём выглядел значительно моложе своих двадцати девяти лет. У него был открытый, ясный взгляд, зачесанные назад темно-каштановые волосы, которые и здесь, на фотографии, выглядели непослушными.

Вначале многим коллегам он показался наивным и несообразительным, в том числе и Кольбергу, который частенько устраивал ему испытания, чересчур далеко заходя в своем сарказме и высокомерии по отношению к нему.

Однако это было давно. Мартин Бек вспомнил, как однажды, еще в старом управлении полиции на Кристинеберг, он поссорился с Кольбергом. Он тогда спросил его: «Чего ты вечно цепляешься к парню?», а Кольберг ответил: «Чтобы избавить его от самоуверенности и дать ему шанс приобрести настоящую уверенность. Чтобы он смог стать хорошим полицейским. Чтобы он научился стучать в дверь».

Возможно, тогда Кольберг был прав. Во всяком случае, Стенстрём с годами стал способнее. И хотя так и не научился стучать в дверь, он сделался тем не менее хорошим полицейским — добросовестным, трудолюбивым и знающим. Натренированного, спортивного Стенстрёма, с его приятной внешностью и общительным характером, можно было считать настоящим украшением полиции. Его, наверное, можно было изображать в рекламных проспектах, зазывающих на службу в полицию, чего нельзя было сказать о многих других. Например, о Кольберге, грубоватом, толстощеком и тучном. Или о полном стоицизма Меландере, внешний вид которого не противоречил утверждению о том, что самые большие зануды часто бывают лучшими полицейскими. Это также не относилось к красноносому и неказистому Рэнну. Нельзя было этого сказать и о Гунвальде Ларссоне, чей огромный рост и грозный взгляд могли нагнать смертельного страха на любого и который к тому же очень гордился собой.

Это было справедливо и по отношению к самому Мартину Беку, сопящему и шмыгающему носом. Вчера вечером он смотрел на себя в зеркало и видел длинную жердеобразную фигуру с худым лицом, широким лбом, крепкими скулами и недовольными серо-голубыми глазами.

Кроме того, Стенстрём обладал определенными специфическими качествами, часто выручавшими и всех остальных.

Обо всем этом Мартин Бек размышлял, глядя на предметы, которые Кольберг доставал из ящиков письменного стола и аккуратно раскладывал на столешнице.

Разница состояла в том, что сейчас о человеке по имени Оке Стенстрём он думал почти равнодушно. Чувства, овладевшие им было в кабинете на Кунгсхольмсгатан, когда Хаммар провозглашал прописные истины, исчезли. Момент жалости прошел и уже никогда не вернется.

С той минуты, когда Стенстрём положил на полку свою форменную фуражку и продал мундир старому приятелю из полицейской школы, он работал под руководством Мартина Бека. Сначала — в отделе уголовной полиции на Кристинеберг, входившем в состав Главного управления и являвшемся в основном подразделением, предназначенным для помощи перегруженной муниципальной полиции в провинции.

Потом вся полиция стала централизованной, это произошло в 1964–1965 годах, и вскоре они переехали сюда, на Вестберга-алле.

В прошлом Кольберга часто отправляли в командировки с различными заданиями, Меландера перевели по его собственному желанию, а Стенстрём оставался в составе отдела неизменно. Мартин Бек знал его почти пять лет, вместе с ним участвовал во многих расследованиях. Многому, что Стенстрём знал о практике полицейской работы, он научился именно за это время. Возмужал, преодолел почти полную нерешительность и робость, ушел из своей комнаты в квартире родителей и поселился вместе с женщиной, с которой, по собственным словам, собирался связать свою жизнь. К тому времени умер его отец, а мать переехала в Вестманланд.

Мартин Бек должен был знать о нем почти все, однако знал, как ни странно, немного.

Конечно, ему были известны наиболее важные события и, в общих чертах, характер Стенстрёма, его достоинства и недостатки, но к этому мало что можно было добавить.

Порядочный парень. Честолюбивый, упрямый, ловкий и сообразительный. Вместе с тем он был немного робкий, чуточку наивный, совершенно лишенный рвения и к тому же неуравновешенный. Но кто без этого?

Может быть, он мучился комплексом неполноценности?

Например, по отношению к Кольбергу, который часто сыпал цитатами и заумными софизмами. Или по отношению к Гунвальду Ларссону, который как-то раз за пятнадцать секунд вышиб ногой дверь и одним ударом лишил сознания больного психопата, вооруженного топором. Стенстрём тогда стоял в двух метрах и размышлял, как поступить. Или по отношению к Меландеру, выражение лица которого всегда оставалось бесстрастным и который никогда не забывал о том, что один раз увидел, услышал или прочел.

А кто в подобной ситуации не страдал бы от комплекса неполноценности?!

Почему он так мало знал о нем? Может быть, потому, что недостаточно внимательно наблюдал? Или потому, что и наблюдать-то было не за чем?

Мартин Бек, растирая кончиками пальцев кожу у корней волос, рассматривал предметы, которые Кольберг раскладывал на столе.

Стенстрём всегда отличался педантичностью. Например, его часы непременно должны были быть отрегулированы с точностью до одной секунды. Об этой же аккуратности свидетельствовал и порядок в его письменном столе.

Бумаги, бумаги и снова бумаги. Копии рапортов, записи, судебные протоколы, инструкции, специальная юридическая литература. Все это было разложено аккуратными стопками.

Наиболее личными среди этих вещей был коробок спичек и нераспечатанная пачка жевательной резинки. Так как Стенстрём не курил и не жевал резинку, эти вещи, очевидно, предназначались для тех, кого он допрашивал или, что наиболее вероятно, для тех, кто приходил к нему просто поболтать.

— Если бы в том автобусе сидел я, то сейчас в моих ящиках рылись бы вы со Стенстрёмом. И работенка была бы потрудней. И наверняка вы сделали бы открытия, бросающие тень на светлую память об усопшем, — тяжело вздохнул Кольберг.

Мартин Бек примерно представлял себе, что творится в ящиках Кольберга, однако воздержался от комментариев.

— А здесь нет ничего, что бросало бы такую тень.

Мартин Бек и на этот раз не ответил. Они молча просматривали бумаги, быстро, но тщательно. Среди них не было ни одной, которую нельзя было бы сразу распознать и оценить по степени важности. Все записи и документы относились к тем расследованиям, в которых принимал участие Стенстрём и о которых им было хорошо известно.