Книга Комната воды - Кристофер Фаулер

Она стала загибать пальцы:

– Во – первых, ты спровадил злобных воротил с закрученными усами, и теперь они официально отказались от своих притязаний на этот дом.

– А ты откуда знаешь?

– Днем звонил мистер Сингх. У него был разговор то ли с Гарретом, то ли с Моссом, точно не помню. Судя по всему, они решили, что возни слишком много, и теперь умывают руки. Во-вторых…

– Как, неужели они вот так просто сдались?

– Может, ты внушил им чувство вины. Может, они нашли другую старую больную женщину, сидящую на золотой жиле еще ближе к вокзалу. Но самое важное – у меня есть деньги, и я покупаю для нас дом.

– Но как, откуда?

– О, это одна из тех мелочей, которые мы никогда не обсуждали. – Таинственно улыбаясь, Калли откинулась на стуле, пока официант наливал вино. – Не часто я об этом говорю, но – спасибо тебе, Господи, за маму-актрису. Я ведь стала рекламировать детскую одежду еще до того, как научилась ходить. Я снималась для каталогов все то время, что училась в школе. Мама называла это деньгами на черный день. Тебе не кажется, что он наступил?

– Да, но…

– Наконец-то я могу потратить их с толком. Представляешь, Дуррит и Прохвост задумали перепланировать этот дом и втиснуть туда даже не две, а четыре квартиры? Видимо, собирались подкупить каких-нибудь муниципалов, чтобы те разрешили им пристроить еще один этаж, но при этом не собирались платить мистеру Сингху до тех пор, пока не получат разрешения. Само собой, ему не светит ждать месяцами, пока они будут болтаться там с архитекторами и строителями. Он хочет всего лишь быть с дочерью и внуками. Есть и другая причина, по которой он торопится избавиться от дома. Этот дом, Пол, вызывает у него тягостные воспоминания, ведь там умерла его сестра. Мистер Сингх говорит, она получала гнусные расистские письма и очень из-за них переживала. Он не хочет даже переступать порог этого дома, и кто его осудит? Я согласна иметь дело с его адвокатом, а значит, он может уехать, когда пожелает. У меня достаточно наличных для задатка, и я сама разберусь с закладной, но мне потребуется твоя помощь, чтобы оплатить необходимые работы. Мы это осилим, Пол.

– Я еще даже не видел дома. И потом, моя работа висит на волоске. Со дня на день меня могут выкинуть…

– Там есть свободная комната и сад.

Он понял ее по-своему:

– Ты права, нам нужна комната для ребенка. – Пол поднял бокал. – Это еще один повод для праздника, верно?

– Да, это повод для праздника.

– Тогда у меня есть тост. – Он внимательно на нее посмотрел. – За ребенка.

– За ребенка. – Калли подняла бокал, стараясь избегать его взгляда.

– Ты ведь не беременна?

Она посмотрела ему в глаза:

– Нет.

– Так зачем ты сказала, что беременна?

Пол не рассердился. Калли поймала себя на том, что ей неприятно его явное облегчение.

– Я не… я не хотела… – Слова застряли у нее во рту.

– Это не важно. – Он потянулся к ней и накрыл ее ладони своими. Видимо, он наконец-то принял решение. – Понимаешь? Не важ-но.

– Пол…

Появившийся с закусками официант скромно ждал в стороне. Остальные посетители ресторана наблюдали за поцелуем, но, будучи британцами, делали вид, что ничего не происходит. За окном первый шквал дождя прошивал поверхность реки.

7 Сухим из воды

– Ты не понимаешь, каково это, и я не знаю, как тебе объяснить, – проговорила Эйприл и дрожащими руками зажгла потухшую сигарету. Ее пепельница, украденная из ресторана «Мишлен», за полчаса наполнилась окурками «Силк кат». Это была единственная неряшливая вещь в комнате, вся обстановка которой напоминала о более счастливых днях. – Знаю, что Артур хотел как лучше, но я просто не могу этого сделать.

– Я пытаюсь понять, – сказал Мэй. – Можно, я тебе помогу?

Она мотнула головой, словно эта мысль показалась ей нелепой:

– Как? Что ты можешь сделать? Ты же ничего не знаешь.

Тусклая челка почти закрыла ее лицо. Вид у нее был более здоровый, чем Джон ожидал, но встревоженная сутулость вошла у девушки в привычку. Внучка так долго оставалась в тени своего прошлого, что казалось, могла растаять даже от незначительной порции дневного света.

– Эйприл, я всю свою жизнь проработал в полиции и всякого навидался. По моему опыту…

– В том-то и дело, что это не из твоего опыта. Эту проблему не решить с помощью ареста. – Ее голос был тонким и надтреснутым, как весенний лед. – Ты всегда отличался отменным здоровьем, ты считаешь себя непобедимым, к тому же вашему поколению невдомек, как это человек вдруг начинает распадаться, а ведь все не так просто.

– Я знаю, тебе пришлось нелегко…

– Почему ты говоришь об этом так, словно все осталось в прошлом? Мне по-прежнему тяжело. Я хочу работать. Хочу стоять под бескрайним голубым небом. Хочу проходить мимо людей на улице, не испытывая страха. Но когда я открываю дверь, мир накатывает на меня, как прилив.

Девушка закрыла глаза рукой. Он вспомнил, какими яркими были ее метиленово-синие зрачки в детстве. Теперь они казались порядком полинявшими.

Агорафобия стала последней из бед, свалившихся на Эйприл, остро переживавшую смерть матери. Внучка Джона Мэя заболела вскоре после того, как умерла его дочь Элизабет. Годы терапии не оказали на нее почти никакого эффекта. Джон любил ее с отчаянием человека, повидавшего слишком много смертей, но чувствовал в ее сердце болезненную пустоту, которую никому не под силу заполнить. Погибшие братья и сестры, умершие родители, тайные жестокости детей, слишком тесно связанных друг с другом, – семью Мэя постигло столько несчастий, что было трудно не поверить в какую-то несчастливую звезду, преследующую их и несущую им горе и беды.

Три месяца назад, видя явные признаки улучшения и заручившись положительным отзывом доктора, Артур Брайант предложил Эйприл участвовать в новой учебной программе правоохранительных органов. Главная ассоциация офицеров полиции приглашала непрофессионалов поучаствовать вместе с детективами в тренинге, целью которого было преодолеть разрыв между полицией и населением. Такая программа казалась идеальным способом защитить Эйприл, не лишая ее при этом возможности снова обрести некоторую независимость, но у нее начался рецидив, и она снова уединилась среди теней своей чистой, но унылой квартиры.

– Ты же знаешь, никому из нас не нравится, что ты живешь здесь в одиночестве, Эйприл.

Холлоуэй-роуд представляла собой отгороженный от остального мира коридор, полный пабов и недолговечных магазинчиков, торгующих причудливой смесью пластмассовых контейнеров и чехлов для мобильников; слишком многие в этом районе вели жизнь «второго сорта».

– Дедушка, я совсем не зарабатываю. У меня нет денег на другую квартиру.