Книга Нежные языки пламени. Лотос - Алиса Клевер

– Встань на секунду, птица, – попросил он, и я простонала в ответ. – Эй, осторожнее, а то мне придется снова тебя ударить, – и он провел пальцем по моим соскам. Я привстала, а обнаженный Андре вдруг опустился в кресло и усадил меня к себе на колени.

– Можешь говорить, если хочешь, – сказал он, в то время как его пальцы завладели мной и начали играть с моей промежностью.

– А стонать можно? – спросила я не слушающимися меня губами. Я все еще чувствовала вкус Андре у себя во рту.

– Можно, – прошептал он, нежно лаская клитор.

– Знаешь, я почти хочу, чтобы ты меня еще раз ударил… туда, – удивленно призналась я.

– Понравилось? – тихо рассмеялся Андре.

– Момент, когда больно – нет, а потом – такие странные чувства.

– Странные чувства – наша специальность, – гордо заявил он, и вдруг я почувствовала, что Андре усаживает меня на свой снова окрепший член. Я сидела на нем, дрожа от каждого его движения внутри моего тела, от каждого прикосновения его пальцев к моему обезумевшему клитору. Я потерялась в этом танце, балансируя на грани оргазма. И каждый раз, когда я вспоминала, как кнут Андре со свистом опускался мне между ног, возбуждение волной проходило по моему телу. Я снова и снова думала об этом, отдавая себя во власть моего тирана. В какой-то момент Андре велел мне пересесть, повернувшись к нему лицом. Он чуть приподнялся, обхватил меня руками и сказал, что я могу положить голову ему на плечо. Это было прекрасно, мы были похожи на сплетенные лепестки цветка. Андре держал меня за ягодицы и долго, неторопливо трахал, проникая в меня глубоко и сильно. Я стонала при каждом ударе и тихонько просила еще. Я обхватила его за шею, положила голову ему на плечо и вдыхала его аромат, целовала его шею, пока мое тело не достигло предела, и наплывающие одна на другую волны экстаза не заставили теперь уже мое тело танцевать прямо на члене у Андре. Он понял это, застыл на мгновение, а затем его размеренный ритм вдруг превратился в бешеную скачку. Мы кончили вместе, хотя я не смогла бы сказать точно, в какой момент мое тело перестал сотрясать оргазм. Я так и сидела, обхватив Андре ногами, и с его членом внутри себя, но бушующий океан вдруг утих, и наступал штиль.

– Какая красивая татуировка, – прошептал Андре. Я посмотрела на свою руку. – Самый лучший подарок в моей жизни.

– Он, знаешь, идет в комплекте, – хмыкнула я.

– О, я знаю, моя дорогая птица. И, кстати, ты уж прости, но на сегодня я еще не закончил причинять тебе боль.

– Нет? – удивилась я.

– Нет, моя дорогая. Мне же нужно обработать твои раны.

– О, нет! – запротестовала я, когда Андре аккуратно ссадил меня с себя и пошел в прихожую за пакетом с медикаментами. В вопросах моего здоровья Андре был жесток и неумолим.

* * *

Это случилось примерно через три недели после той ночи, в момент, когда я меньше всего ждала. Память – странная штука, она отбрасывает, растворяя в тумане, не только сны, но и все то, что считает лишним. Старые воспоминания, ненужные имена забытых знакомых, дни рождения и другие даты, случайные обрывки новостей, куски бесполезных, одинаковых телевизионных программ.

Я забыла если не обо всем, то о многом. Маму выписали из больницы, и она уехала в элитный пансионат, который находился в Истре, – укреплять нервы. Шурочка уехала вместе с нею, передав мне моего кота Константина. После Истры мама уже запланировала поездку в Санкт-Петербург на какой-то фестиваль. Оставалось только надеяться, что здесь она сможет следить за своим здоровьем лучше, чем в Авиньоне. В любом случае моя мама не собиралась слушать меня. Никогда и ни в чем. Я только хотела верить, что моя свадьба не попадет в промежуток между ее съемками и презентацими. Теперь, после всей этой парижской истории, мамина звезда снова поднялась в небо, ее приглашали на телевидение, приезжали за ней в пансионат, брали у нее интервью. В честь нее даже устроили целую авторскую программу на первом канале. В каком-то смысле, результат поездки превзошел все ее ожидания. Я так и слышала, как мама говорит Шуре, что ради такого можно было и в коме полежать. Паблисити. Лучше ролей могут быть только роли, которых ты еще не играл.

Я закрыла двери моей квартиры в Бибирево, перекрыв воду и отключив свет. Я пришла к Андре, как какая-то бродяжка с вокзала – с котом в переноске и с рюкзаком, набитым книгами и ноутбуком. Вещей не взяла, зная, что Андре все равно все повыкидывает.

Константин меня еле вспомнил, к Андре отнесся с опаской, а больше всего кота потрясли размеры дома, в который мы его привезли. В первые три дня Костик вообще пропал из поля зрения – видимо, обживал каждую комнату, каждый угол один за другим этого стерильного дома. Однажды я как-то столкнулась с ним по дороге в подвал, где хранилось вино. Мой кот сидел на ступеньках и смотрел на меня так, словно пытался вспомнить, кто я такая. Я думала о том, что как-то Константин выходит наружу и приходит обратно: в доме не было и следа жизнедеятельности кота. Впрочем, может быть, сюда иногда приходила домработница.

Я больше ни о чем не вспоминала, и мы жили так, словно наш медовый месяц уже начался. Татуировка почти зажила и смотрелась просто отлично, но Андре продолжал с нежностью ухаживать за ней, наносить мази, натирать исцеляющими составами. Так мужчины до блеска полируют зеркальные бока своих новых «Бентли». Мы вставали, когда хотели, завтракали в каком-нибудь кафе или дома – тогда готовил Андре. Я много читала, стараясь наверстать все годы, когда приходилось делать то, что надо, а не то, что хочется. Я позволяла себя мыть и наряжать, выполняла его команды, но иногда, чисто ради развлечения, начинала сопротивляться, и все это неминуемо заканчивалось для меня постелью, и тогда Андре склонялся надо мной и овладевал не только моим телом, но и моими мыслями и мечтами.

Я хотела, чтобы так было всегда. Мы ходили в театры и на выставки, искали одежду в магазинах – Андре подбирал для меня новый стиль, в котором мое тело смотрелось бы органично.

– Ты слишком ненормальна, чтобы носить обычные вещи.

– Нацепи тогда на меня лоскутное одеяло, – смеялась я. – Или сплети мне рубашку из крапивы, она подойдет как нельзя лучше к моему сумасшествию.

– Никогда не говори мне, что ты сумасшедшая, – строго ответил он, и в его голосе я услышала страх. Иногда по ночам я просыпалась от того, что он смотрел на меня долгим, странным взглядом, словно желая и не решаясь о чем-то сказать. Да, то, что было между нами, могло свести с ума всерьез, но мне было совершенно наплевать на это. Я получила то, чего хотела, я вела жизнь кошки, лежащей на теплом диване у камина. Я никогда не рассматривала всерьез, что случившееся с Одри может произойти и со мной. Все-таки она была психованной стервой, и не потому, что иногда кто-то привязывал ее голой к ножкам кровати кожаными ремнями.

Часто, когда вечер не был занят, мы ужинали с отцом Андре, обсуждая свадьбу. Мы назначили ее на середину октября, позже было бы совсем холодно. Говоря «мы», я подразумеваю Андре, он решал все детали, делая вид, что согласовывает их со мной. Я не возражала, моя покорность граничила с апатией, а вот Габриэль была в ярости, узнав, что мы собираемся пожениться в Москве. Владимир Борисович, милейший отец Андре, только улыбался, когда Габриэль звонила, чтобы в очередной раз выговорить ему. Она считала, что наше решение – прямой результат его влияния. Отчасти так оно и было. Владимир Борисович сделал все, чтобы Андре в Москве было уютно. Мы жили у него, ужинали у него, Андре несколько раз оперировал в Московском институте пластической хирургии, один раз летал во Францию – без меня, на самолете Марко, чтобы посетить консилиум по поводу той девочки, которую готовили к операции. Все было до нелепого хорошо, когда я вдруг поняла, что именно так беспокоило меня, что именно не давало мне спать.