Книга Дерево лжи - Фрэнсис Хардинг

— Как мальчик? Серьезно, говорите? Что ж, надеюсь, это так. Мне только что пришлось оставить большую чашку сидра со специями, так что будет обидно, если я приехал зря. — Он попросил немного опия, чтобы утихомирить мальчику боль, и чашку горячего чая для себя — согреться. — Не люблю работать онемевшими от холода пальцами, а греться лучше всего изнутри.

После приезда доктора в доме стало потише. Час спустя он вышел из кухни с чистыми руками и вновь сложенным чемоданчиком.

— Как поживает бедный ребенок? — робко спросила Миртл.

— Что ж, к счастью, капкан не повредил кость, но сделал две дыры в икре. Я промыл раны от ржавчины и грязи карболовой кислотой. — Доктор заметил, что Миртл побледнела от его слов, и сменил тему: — Он как следует забинтован, так что я могу отвезти его домой, я знаю семью Пэррисов.

Секунду спустя Фейт поняла, почему фамилия Пэррис показалась ей знакомой. Мужчину, которого она встретила в лесу и от которого стремглав убежала, по словам миссис Веллет, звали Том Пэррис. Пострадавший мальчик был подходящего возраста, чтобы оказаться его сыном. Может быть, вся их семья промышляла ловлей моллюсков.

Когда доктору подали верхнюю одежду, он огляделся по сторонам и нахмурился с раздосадованным видом. Фейт догадалась почему: он ждал, что ее отец выйдет и поприветствует его.

— Огромное спасибо, что приехали к нам в такое время! — Миртл одарила его очаровательной улыбкой и протянула руку.

Досада доктора Джеклерса тут же улетучилась, как роса на солнце.

Намного позже, когда все домочадцы улеглись спать, Фейт тихонько встала с кровати и накинула халат. Она проскользнула вниз и сквозь замочную скважину заглянула в библиотеку. Было видно только книжную полку и кусочек пола, и то и другое все еще освещала лампа. Прижавшись ухом к скважине, она расслышала яростный скрип пера по бумаге, сопровождавшийся бормотанием и поскрипыванием кресла. Фейт с облегчением вздохнула. Она уже успела вообразить отца распростертым на полу в застывшей позе. Теперь этот образ растаял, и она представила его за столом — живого, в полном сознании, делающего заметки.

Она сжала ручку двери, но в нерешительности остановилась. Металл холодил кожу. Она вспомнила странные глаза отца, ожившую тишину в комнате и ненависть, с которой он велел ей убираться. Так и не отважившись войти, Фейт украдкой поднялась по лестнице и легла в остывшую постель. Когда она наконец уснула, ее мозг все не мог успокоиться. Ей снилось, будто она пробирается сквозь зимний сад, все деревья в котором покрыты изморозью. В центре сада она натыкается на огромную каменную голову отца, торчащую из земли, словно его закопали по шею. Его глаза были из желтого стекла, покрытого пятнами, а в глубине их плавали темные силуэты. Лицо покрылось мхом, но, когда она попыталась соскоблить его, мох отходил только вместе с камнем.

Глава 7

Ползучий холод

Мозг Фейт оставался настороже, даже когда она спала. Первые признаки жизни в доме нарушили ее сон, оставив лишь дрему. Она слышала, как в отдалении хлопает дверь, льется вода, громыхают дрова в поленнице. Набросив на ночную рубашку пальто, Фейт проскользнула на первый этаж и увидела, как Жанна несет в библиотеку чай.

— Все в порядке, Жанна, — сказала Фейт, пытаясь воспроизвести уверенные интонации матери, — я сама отнесу поднос.

Жанна с удивлением взглянула на Фейт, потом на дверь. Фейт видела, как в служанке пышным цветом расцветает любопытство.

— Да, мисс.

Как только Жанна ушла, Фейт с подносом в руках вошла в библиотеку. Здесь было темным-темно, но к прежнему холодному запаху добавилась какая-то кислая затхлость, словно от гнилых апельсинов. Фейт поставила поднос и торопливо распахнула окна и ставни, впуская свет и свежий воздух. Если это запах опиума, от него нужно срочно избавиться.

В лучах дневного света, просочившихся в библиотеку, Фейт увидела, что преподобный до сих пор сидит в кресле в той же одежде, что и вечером. Его тело склонилось на стол, и Фейт вздрогнула было от страха, но тотчас услышала его дыхание. Стол был завален открытыми книгами и исписанными листками бумаги. Коробка с письменными принадлежностями и дорожный сундук преподобного были открыты, их тщательно охранявшееся ранее содержимое разбросано по стульям и даже по полу. Свеча, стоявшая с краю стеллажа, давно догорела, оставив на полке повыше черное пятно, а на полке пониже — восковые сталактиты.

Фейт казалось кощунством видеть отца спящим. Даже сейчас его лицо сохраняло величавую суровость мраморной статуи. Он был неподатливым камнем, и его суждения глубоко врезались в твердь. Он был заповедной землей, где ступать нужно осторожно, а говорить шепотом.

— Папа?

Преподобный пошевелился, потом медленно поднял голову и сел прямо. К его глазам вернулся привычный серый оттенок, но они были подернуты словно туманом. Вскоре, однако, туман рассеялся, и его взгляд стал острым, как бритва.

— Что ты делаешь в этой комнате?

Фейт застыла. Секунду назад она твердо знала, что защищает его. Теперь эта мысль казалась ей детской и самонадеянной.

— Жанна несла вам утренний чай, и я подумала… я подумала, вы не захотите, чтобы она входила. Прошлым вечером вы… казались больным.

— Я отдал распоряжение, чтобы сюда никто не входил! — Отец моргнул и, нахмурившись, уставился сквозь Фейт, словно она была неисправным телескопом. Наконец его глаза окончательно приобрели свой каменно-серый цвет. — Я… не был болен. Ты ошиблась. — Он словно заглянул ей вовнутрь. — Ты кому-нибудь говорила, что я болен?

— Нет, — ответила Фейт, покачав головой.

— Кто-то еще входил сюда?

— Не думаю… — Фейт умолкла.

Взгляд ее отца за что-то зацепился, и, посмотрев в том же направлении, она увидела свежую вязанку хвороста у камина и полное ведро с углем. Фейт забыла, что большинство каминов растапливают в пять утра. Кто-то из слуг явно входил сюда, увидел спящего преподобного и снова ушел, оставив принадлежности для растопки камина.

Преподобный встревоженно окинул взглядом разбросанные бумаги.

— Когда ты в первый раз вошла, эти бумаги уже были разбросаны?

Фейт кивнула, и преподобный начал собирать их в кучу, складывая на письменный стол. На нескольких страницах были зарисовки, сделанные чернилами, и отец стал рассматривать их.

— Что это значит? — пробормотал он себе под нос. — Я заслуживаю ответ, я пожертвовал всем ради него! Разве можно что-то понять из этой чепухи?

Фейт поспешила к нему на помощь. Наброски были странными и непонятными. Существо, похожее на крысу, поставило передние лапы на что-то овальное. Зверь, напоминающий дракона, поднял голову. Получеловеческое лицо с покатым лбом смотрело враждебно и изумленно. Она больше ничего не успела рассмотреть — преподобный выхватил рисунки из ее рук.

— Не трогай! — резко сказал он.