Книга Храм - Стивен Спендер

— А сам-то ты стихи пишешь, Эрнст?

— Вообще-то уже давно не пишу. Самое смешное, что когда мне все-таки хочется что-нибудь написать, на ум неизменно приходит французская или английская строчка, а не фраза на моем родном языке.

Он упрямый, надоедливый, приставучий, он подражатель, ни на минуту не оставляет меня в покое, он тенью липнет к моим ногам.

— Светает! — неожиданно вскричал Эрнст, семафором вскинув правую руку.

— Знаю. Знаю. Знаю.

Они подошли к резиденции Штокманов. В сумрачном свете Пол разглядел силуэты особняков этого миллионерского района. В голове у него постоянно вертелись две стихотворные строчки:

J’ai fait la magique etude Du Bonheur, que nul n’elude[5]

Эрнст открыл массивные двери, и они на цыпочках вошли в дом, стараясь как можно меньше шуметь на лестнице. Когда они проходили мимо одной из комнат второго этажа, Пол заметил свет, пробивавшийся из-под двери. Эрнст едва заметно вздрогнул и повернул назад. Потом он вновь последовал за Полом и попросил его подняться на следующий этаж в его комнату, пообещав тотчас же туда прийти. Он шепотом объяснил, что мать почти наверняка не спала всю ночь, дожидаясь его возвращения с Иоахимовой вечеринки, и что он должен с ней поговорить.

Испытывая необъяснимое чувство вины, Пол ждал у себя в комнате. Через несколько минут появился Эрнст. Он казался спокойным и непреклонным.

— Ну и как?

— Пустяки. Мама в своем репертуаре, но это не имеет значения. Конечно, это мучительно, ведь она все-таки мать. Похоже, она уже настроена против тебя. Но я всегда делаю то, что хочу. Ты не ее гость, а мой. — Оглянувшись и подойдя к Полу, он повторил: — Я не обращаю внимания. Я поступаю по-своему. Делаю то, что хочу.

— Могу я чем-нибудь помочь?

Полу вдруг стало жаль его.

Эрнст пожал плечами, как бы желая сказать, что не нуждается в помощи.

— Эрнст, почему у тебя такой грустный вид? — спросил Пол, думая о том, какие вопросы мог бы задать на его месте Уилмот.

— Это доказывает, как мало ты меня понимаешь. Я не грущу. Ведь ты здесь.

Пол поднялся и направился к выходу, решив, что разговор окончен. Когда он уже дошел до двери, Эрнст сказал:

— Ты мог бы мне помочь. Ты единственный человек из всех, кого я когда-либо встречал, который мог бы.

— Как?

Пол знал, что в эту минуту он способен что-то сделать для спасения Эрнста. Сделать то, что мог бы посоветовать Уилмот. Он весь дрожал. Эрнст, совсем другой человек, счастливый. Свершилось чудо. Эрнст уже стоял совсем рядом с Полом. Он положил руку ему на плечо. Не столько сам поступок вызвал у Пола отвращение, когда Эрнст неожиданно его поцеловал, сколько выражение Эрнстовых глаз.

После того, как горничная принесла ему на завтрак кофе и булочки, он все утро писал у себя в комнате. Эрнст ушел в контору Штокманов. Решив, что он должен дать горничной время прибрать комнату, Пол начал спускаться по лестнице с намерением выйти и прогуляться по берегу озера. Когда он дошел до двери на площадке второго этажа — той двери, под которой ночью (вернее, утром) Эрнст увидел все еще горевший у матери свет, — она неожиданно распахнулась. На пороге появилась фрау Штокман. Она была в пеньюаре, распущенные волосы ниспадали на плечи, на морщинистом, некрасивом лице отсутствовала косметика, груди обвисли. Очевидно, она так и не уснула.

— Зайдите ко мне, герр Пол Скоунер, — скомандовала она. — Я хочу с вами поговорить.

Комната, довольно просторная, производила впечатление сплошь выкрашенной в ярко-красный цвет. Стены были обиты алой материей, как и диван, и два ореховых кресла. Того же цвета были и занавески. Имелись туалетный столик с овальным зеркалом и весьма внушительный письменный стол. Комната казалась роскошной рамой для огромной акварели с изображением порыжевших, увядающих хризантем. Пол сразу же сбил фрау Штокман с толку, спросив фамилию художника. Оказалось, что это Нольде.

Выпалив сию информации, фрау Штокман уселась в одно из кресел и велела Полу пододвинуть поближе второе и сесть напротив. С трудом выдавив улыбку, она сказала:

— Надеюсь, вы получили удовольствие от своего краткого визита в Гамбург.

Пол обратил внимание на прошедшее время.

— Огромное удовольствие. Большое вам спасибо за то, что вы любезно согласились меня принять.

— Когда Эрнст сообщил мне, что ждет гостя из Англии, я была очень довольна, — сказала она. — Я подумала, наконец-то у сына появился хороший друг, молодой, подающий надежды поэт — как сказал мне Эрнст, — серьезный человек. Он сумеет разделить с Эрнстом все его интеллектуальные увлечения. Моим мысленным взорам уже рисовалось, как они вместе ходят на концерты, в картинные галереи и осматривают архитектурные сооружения этого города, которые пользуются всемирной известностью. В Гамбурге ведь так много культуры! А совсем рядом, по соседству, расположены ганзейские города, Бремен и Любек, тоже достойные внимания. Они возьмут напрокат автомобиль, Эрнст сядет за руль и покажет ему, где Томас Манн написал своих «Будденброков», думала я.

— Я действительно очень хочу увидеть эти места. Но…

Она подхватила слово «но» и резко продолжила:

— Но вы с Эрнстом слишком заняты вечеринками в компании Иоахима Ленца и его друга Вилли.

— Думаю, должен сказать вам, фрау Штокман, что Иоахим Ленц мне очень понравился.

— Иоахим Ленц? Вам понравился Иоахим Ленц? Раньше Иоахим Ленц часто приходил сюда с Эрнстом. Он не глуп, поэтому я его приглашала. Я думала, может быть, Эрнст повлияет на него к лучшему. Но вскоре я поняла, что это Иоахим Ленц влияет на моего сына, Эрнста Штокмана, причем к худшему — к самому худшему, хуже, чем я могу вам описать. Я не могу рассказать вам, что это значит. Молодой Englander никогда всего этого не поймет. Декадентство! Вот что показательно для нынешней Германии, где так много разложения среди молодежи. Они постоянно разгуливают нагишом! С этого все и началось! В байдарках на краю этого сада — парни и девушки, похожие на те экспрессионистские картины, которые мы видим в той художественной галерее! Я говорю Эрнсту: «Никогда не приводи этого грязного торговца кофе в наш чистый дом, где мой сын остается незапачканным». Эрнст, слава Богу, еще не испорчен.

— Иоахим не хочет быть торговцем кофе. Он сам мне это сказал.

— Тем хуже. Даже к кофе он не относится серьезно — к единственному приличному товару, который он продает, — а вы говорите! — Она осеклась, задумавшись о том, сколь ужасен Иоахим Ленц. — А эти фотографии! — воскликнула она и продолжила: — Я всегда думала, что английский поэт — ведь они, Englander, пишут такие изысканные стихи, ими так восхищаются в Гамбурге, — никогда не захочет встречаться с gemeine Leute — невоспитанными людьми. В Гамбурге мы считаем англичан такими чистыми, честными, такими достойными… влияние всегда исключительно положительное… поэтому вы можете понять, как я разочарована! Однако все это уже в прошлом. Вынуждена с огромным сожалением сообщить вам, что с будущей недели вы больше не сможете оставаться моим гостем. Это никак не связано с тем, о чем мы с вами говорили. Дело в том, что я должна принять других Gäste, которые займут все свободные комнаты. Собирателей художественных произведений из Дюссельдорфа. А после той страшной войны у нас не осталось прислуги для большого количества гостей, на всю уборку — только четыре горничных.