Книга Остров затерянных душ - Джоан Друэтт

В воскресное утро 24 января Масгрейв ушел в одиночестве, так как Алику нездоровилось, а Райналь еще недостаточно окреп для дальних переходов. Он намеревался влезть на гору, расположенную к северо-востоку от их лагеря. Там он, к своему удивлению, обнаружил множество следов, оставленных морскими львами.

«Поднимаясь, я находил следы тюленей почти у самой вершины горы, до которой от воды, я думаю, около четырех миль, и в трех милях я видел тюленя».

Забравшись наверх, он долго стоял на вершине, созерцая обрывистые горы, уходящие к северу и востоку, поросшие высокой бурой травой и кое-где покрытые небольшими пятнами чахлого низкорослого кустарника, перемежающегося с множеством водопадов, которые низвергались в гранитные расщелины. Этот нетронутый человеком ландшафт вызывал тревогу. Постоянно раздавался приглушенный грохот мощных волн, разбивающихся о высокие скалы на востоке. К северу и востоку от архипелага, насколько хватало глаз, простирался неспокойный океан – и ни единого паруса. Понурив голову, Масгрейв, пытаясь преодолеть приступ беспросветной депрессии, повернулся и пошагал назад к лагерю.

Возвращался он по склону горы, а не вдоль по отрогу, на который поднялся, когда шел к вершине, и ему пришлось пробираться через несколько болотистых мест по пути к полосе густого леса позади бухточки, где они расположились.

«В “Большом лесу”, как мы его называем, растут самые высокие деревья; он простирается примерно на милю от воды вглубь острова и опоясывает весь берег гавани, который, с учетом всех бухт, имеет протяженность не менее шестидесяти – семидесяти миль».

Растущие в нем деревья он отнес к эвкалиптам, часто встречающимся в Австралии, хотя кора у них была другая – намного тоньше и тверже, «тонкая, как оберточная бумага».

Деревья эти (в действительности это была новозеландская рата, Metrosideros umbellata) давали превосходные дрова и в это время года, в середине лета Южного полушария, производили неизгладимое впечатление, пламенея алыми цветками. Тем не менее пробираться через этот лес было сущим мучением, так как Масгрейву то и дело приходилось опускаться на четвереньки, чтобы пролезать под низкими искривленными сучьями и огибать узловатые корни, поднимающиеся над голой, поросшей мхом землей. Пустота под скрученными ветвями почему-то вселяла беспокойство, как будто исподволь напоминая о том, насколько далеко они очутились от обитаемых земель, и он вздохнул с облегчением, когда наконец вышел из леса к лагерю, где обнадеживающе звучали человеческие голоса.

Спустя два дня, во вторник 26 января, Масгрейв снова совершил подобную вылазку, но на этот раз не в одиночестве. Надо сказать, что ему очень повезло, поскольку в этом путешествии он едва не застрелил себя. Во время стрельбы один ствол дал осечку, и, когда он развернул ружье прикладом вниз, чтобы перезарядить, оно выстрелило, и пуля просвистела мимо его носа, пробив край шляпы.

«Я благодарен Богу, так оберегающему меня, – пишет он смиренно. – И хотя в последнее время Он в своей мудрости сурово наказывает меня, Он снова сохранил мне жизнь».

В понедельник, 1 февраля, Масгрейву повезло меньше: он был застигнут внезапно налетевшей бурей, когда плавал в лодке. Ему удалось подойти к останкам шхуны и пришвартоваться, но лодка была повреждена мощной волной, разбившей ее нос о борт «Графтона», и теперь предстояло уделить внимание еще и ее ремонту, когда будет закончено строительство дома.

Сооружение стен будущего жилища оказалось непростой задачей, которую они решали сложным путем, требующим больших затрат времени. Сперва шесты, которые Масгрейв, Джордж и Алик нарубили, расчищая вершину холма, воткнули в грунт на глубину примерно в один фут по всему периметру стен, исключая печь и дверной проем. Они старались ставить их настолько тесно друг к другу, насколько позволяла искривленная форма шестов. Каждый из них наверху был привязан к поперечным балкам, один за другим, пока пространство между вертикальными столбами не было более или менее заполнено. Внутреннюю поверхность стен и кровли заделали горизонтально расположенными тонкими жердями, а снаружи обтянули парусиной, используя ее на крыше в два слоя. Дом все еще был полностью проницаем для ветра; как отмечает Масгрейв, «он изрядно продувался», но потерпевшие крушение вселились в него сразу же, как только был закреплен последний кусок парусины.

Произошло это во вторник, 2 февраля 1864 года. На этом безлюдном негостеприимном берегу они провели уже тридцать один долгий день и столько же ночей и теперь по-настоящему были рады оказаться в достаточно просторном помещении. Хотя их дом по-прежнему защищал от непогоды не больше, чем их брезентовая палатка, он был существенно более вместительным.

«Дом – 24 на 16 футов, печь – 8 на 5 футов, построена из камней», – записал Масгрейв.

Правда, его радость по обыкновению была омрачена тяжелыми мыслями о близких, оставшихся в Сиднее.

«Здесь у нас зимой с треском будут гореть дрова, если нам суждено оставаться тут так долго, а им, оставшимся дома, пусть поможет Бог. Я схожу с ума, когда думаю о них. К тому же у нас пока вдоволь еды, – скорбно продолжает он, – а есть ли она у них, одному Богу известно».

К последней неделе февраля они не только обзавелись дверью – «хорошей, сделанной из дюймовых досок», но и настелили дощатый пол. Райналь, Алик и Джордж отправились в лес валить деревья и рубить их на балки нужной для лаг длины и успели заготовить материал как раз к тому моменту, когда разверзлись небеса. Пока в тот день они укладывали лаги, потоки дождя хлестали по крыше с такой силой, что они едва слышали друг друга. Не прошло и часа, как это стало проблемой, так как раскисшая почва превращалась в болото.

Руководствуясь опытом Райналя, приобретенным им на золотых приисках, где довольно часто внезапно налетающие ливни разрушали шалаши старателей, они решили выкопать вокруг дома канаву в два фута глубиной для отведения стекающей с крыши воды. Два дня они не могли осуществить задуманное, поскольку дождь лил как из ведра и выйти из дома не было никакой возможности. Однако в конце концов прояснилось, и Алик с Джорджем приступили к земляным работам. Вскоре они обнаружили, что вырытая ими траншея ослабляет фундамент печных и угловых столбов, поэтому они дополнительно укрепили их подпорками, поставленными под углом.

Печь удалась на славу и принесла много пользы, ведь порой внутри дома было так же холодно, как и снаружи. Ветер со свистом продувал постройку через тысячи щелей в стенах, заставляя парусину хлопать и пузыриться, а огонь в очаге шумно трепетать. Понятно, что с этим нужно было что-то делать. После длительного обсуждения мужчины пришли к общему мнению, что лучшим решением проблемы будет утепление стен снаружи соломой. С тех пор они ежедневно стали отправляться на сбор грубого луговика, длинного и прочного, что рос по вершинам окрестных скал.

«Читатель может подумать, что это необременительное занятие», – невесело отмечает Райналь и дальше доказывает, что дело обстояло как раз противоположным образом. Сборщики выходили на рассвете, прихватив с собой веревку, чтобы взобраться на скалу и начать борьбу с луговиком, «листья которого не только чрезвычайно прочны, но еще и зазубрены по краю и остры как нож». В результате, когда они тащились домой под дождем, согнувшись под грузом трех-четырех больших вязанок, взваленных на спину, из множества мелких, но болезненных порезов на ладонях сочилась кровь.