Книга Согласна на все - Майя Блейк

Его родители никогда так не волновались. Мать была слишком занята тем, что превращала жизнь отца в ад, и ей не хватало времени на заботу о детях. А отец выворачивался наизнанку ради своей жены. Рейес был еще ребенком, когда понял, что рассчитывать даже на крупицу внимания с их стороны не приходится.

Вот почему частная школа принесла ему облегчение. История родителей также была причиной того, почему он старался не сближаться с женщинами. Женщины только для секса – таков был его девиз.

До Анаис. До смерти матери.

После этого даже секс перестал его интересовать.

Все перестало иметь значение, кроме долга.

Чувствуя, что его готова захлестнуть горечь, Рейес повернулся и зашагал к кабинету.

– Спроси у Армандо. Он покажет тебе, где телефон. Но только один звонок.

Жасмин закончила разговор с матерью и положила трубку. Она сидела на роскошной террасе, куда ее отвел Армандо. Сделав глубокий вдох, молодая женщина огляделась. К кипарисам, растущим вдалеке, вела аккуратная тропинка. Справа был разбит чудесный сад с розами, бугенвиллеями и гиацинтами.

Не такая уж плохая тюрьма, усмехнулась Жасмин. Хотя, если бы можно было выбирать надсмотрщика, она выбрала бы такого, от которого ее пульс не зашкаливает.

На террасе появился Армандо с тележкой, уставленной блюдами.

– Я не знаю, что предпочитает сеньорита, поэтому предлагаю выбор.

Сегодня утром она снова не позавтракала, потому что не могла заставить себя съесть хоть кусочек. Да уж, в последнее время с ее желудком творилось что-то неладное. Поэтому к тележке Жасмин приблизилась с некоторой опаской. Но от широкого выбора закусок у нее потекли слюнки.

Поблагодарив Армандо, Жасмин положила на тарелку хлеб, ветчину, салат и села у окна. В рекордно короткое время тарелка опустела. Жасмин лакомилась маринованными оливками, когда пришел Рейес. Не говоря ни слова, он отпустил Армандо, набрал себе еды и сел напротив.

– Итак, ты сказала матери, что я твой бойфренд, – начал он с неодобрением.

У Жасмин пропал аппетит.

– Как ты узнал?

– Я не говорил? Все входящие и исходящие звонки в Сан-Эстрела прослушиваются. К тому же я тебе не доверяю.

Хотя лицо у нее пылало, Жасмин не отвела взгляда:

– Если бы ты внимательно слушал, то заметил бы, что это предположение моей мамы.

– Но ты ее не поправила. Еще одна ложь, мисс Николс. Удивительно, как легко ложь срывается с твоих губ.

– Не могла же я сказать ей, что живу пленницей где-то в Северной Испании!

Рейес разломил лепешку, обмакнул ее в оливковое масло и откусил большой кусок.

– Может, и стоило. Ради нее самой. Возможно, ей следует знать, что у нее не такая уж замечательная дочь.

– Ты не знаешь ни меня, ни мою мать, поэтому не берись нас судить. Кроме того, почему ты уверен, что она считает меня идеальной?

– Похоже, она проглатывает всю ту ложь, которой ты ее кормишь.

Жасмин испытывала соблазн поведать Рейесу, что ее мать ни в ком не находила недостатков. Слепая доверчивость снова и снова лишала ее денег, которые без зазрения совести прикарманивали всякие негодяи. Именно это качество матери чуть не толкнуло Жасмин на путь самоуничтожения.

Она никогда не напоминала об этом матери и старалась не вспоминать сама.

– Маме так легче. – В ее словах горечи было больше, чем она хотела.

Понимая, что Рейес это почувствовал, Жасмин сжала губы, но было слишком поздно.

– Интересно. Значит, она знает правду и принимает тебя такой, какая ты есть? – Он говорил так, словно тосковал по чему-то.

Рейес смотрел на нее, но у Жасмин возникло ощущение, что его мысли блуждают где-то далеко. В месте, о котором он не хотел вспоминать, но которое само напоминало о себе.

– Да, принимает. Она уверена, что люди меняются. Кстати, я придерживаюсь того же мнения.

– Нет, не меняются. Люди только делают вид. Некоторые из них стараются показать миру другое свое лицо, но в глубине души остаются прежними.

– Я в это не верю.

– Почему? Потому что ты изменилась? Тебя неожиданно ослепил мистический луч, и ты покаялась в грехах?

Жасмин сглотнула:

– Да.

– Мы оба знаем, что это не так. Иначе ты меня не обокрала бы.

– У меня не было выбора.

– У тебя был выбор. Но ты приняла неверное решение.

Помедлив, она кивнула:

– Может, ты и прав.

– Сколько раз в прошлом ты принимала неверные решения?

– Мое прошлое тебя не касается. – Жасмин было хорошо известно, что такое клеймо осуждения. Ее бойфренд из колледжа стал относиться к ней как к парии, когда она рассказала ему о своем прошлом. – Меня больше волнует будущее. Если ты собираешься передать меня властям, я предпочитаю, чтобы это случилось как можно раньше.

Лицо Рейеса превратилось в маску, которую она ненавидела, но к которой привыкла.

– Не заставляй меня, Жасмин. Если ты обокрала меня не ради наживы, скажи, для кого ты старалась?

– Не могу. Наказывай только меня.

– Почему?

– Потому что человек, ради которого я на это пошла, для меня важен.

– Насколько важен?

– Он… он меня спас. Он не должен был, но сделал это. Извини, Ре… ваше высочество, но я не позволю ему расплачиваться за мои ошибки.

– Значит, этот человек тебя спас и при этом разрешил тебе снова совершить преступление?

– Нет, все было не так.

Рейес грохнул кулаком по столу:

– Все было именно так, Жасмин! Загнать меня в ловушку, чтобы обокрасть мой народ. Перечеркнуть годы труда и повергнуть миллионы людей в хаос ради одного человека.

– Поверь мне, я готова на все, чтобы исправить ситуацию.

Рейес откинулся на спинку кресла, но то была ленивая расслабленность хищника, готового к прыжку.

– Твое признание в грехах, можно сказать, вызывает восхищение.

– Перестань издеваться надо мной.

– Вы не в том положении, чтобы диктовать условия, мисс Николс. Не забывайте, вы моя пленница.

Следующие четыре дня Жасмин почти не сталкивалась с Рейесом. Как-то ранним утром она выглянула из окна и увидела, как он плавает в бассейне.

Она завороженно смотрела на его крепкое, поджарое, блестящее от воды тело. Когда Рейес вышел из бассейна и начал вытираться полотенцем, низ ее живота затопила волна желания.

Вечером Жасмин лежала в постели, вспоминая об их близости в Рио, и ее тело отзывалось на это. Она уткнулась головой в подушку и закуталась в одеяло, словно это могло удержать ее чувства.