Книга Между нами, девочками - Наталья Нестерова

— В семью Хуана и Лючии, — «отчитывалась» я на занятиях, — приезжает сестра Лючии Тереза. Она беременна, но не от своего мужа Идальго, а от сына его шефа Рамиреса. Рамирес влюблен в Марию-Елену, свою мачеху, но под действием наркотиков, которые ему ввела Тереза, и после автомобильной катастрофы, в которую он попал со своим другом Игнасио, прямо на больничной койке вступает в интимные отношения с Терезой. Мачеха Рамиреса Карменсита влюблена сразу в двоих — Хуана и Игнасио. Но она благородная женщина и предлагает Лючии, то есть Терезе, усыновить будущего ребенка. Неожиданно обнаруживается, что служанка Терезы на самом деле ее родная мать, а ее настоящий отец, который соблазнил служанку сорок лет назад, также родной отец Хуана и одновременно противник по бизнесу шефа Рамиреса, то есть мужа Карменситы.

Делаю паузу и поднимаю глаза на преподавателя.

— Молодец, Наталья! — хвалит она меня. — Достаточно. Я вам говорила, что благодаря исключительно простому языку теленовеллы будут вам полезны в освоении бытовой лексики.

Я облегченно вздыхаю и убираю шпаргалку, где записаны десяток глаголов: любить, ревновать, беременеть, рыдать, ненавидеть, соблазнять, рожать, врать, лукавить, обманывать — и список испанских имен. К следующему уроку я решаю половину героев умертвить. Например, посадить их в самолет и шмякнуть об землю, потому как я уже запуталась, кто от кого забеременел.

Ежедневный водопад новых выражений выявил замечательную особенность моей памяти: она похожа на сито со множеством маленьких черных дыр, куда со свистящим звуком проваливаются слова. Звук — это напоминание о том, что слово мне уже встречалось, раз пять я спрашивала его значение у мужа и у детей, которые без насилия над личностью, за мультиками и боевиками быстрее меня постигают испанский; раза три смотрела перевод в словаре — и все равно не помню. Те слова, которые удерживаются в памяти, имеют вредную привычку подменять значение друг друга. Особенно это касается созвучных слов.

Однажды меня заклинило на цепочке слов — хабон, Хапон, хамон. Они соответственно обозначают — мыло, Япония, ветчина. Ну никак я не могла отличить Японию от мыла! А уже пришло время рушить барьеры. Хватит прятаться за спину мужа и сыновей — учеников начальной школы. Начать штурм баррикад я решила в магазине.

В гастрономическом отделе продавщица вежливо поинтересовалась, чего моей душе угодно.

— Эту Японию, — сообщила я, показывая на батон ветчины.

— Вы ошибаетесь, сеньора, продукт не японский. Но если вас интересует импорт, то я могу предложить немецкие колбаски, итальянскую мортаделлу и испанский окорок.

— Нет, — стояла я на своем, — хочу это мыло.

— Напрасно вы так отзываетесь о качестве наших продуктов. — Девушка старалась не показывать, что ее оскорбляют речи иностранки. — Сегодня скидки на все продукты фирмы, и ветчина отличного качества.

Ветчина! Правильно! — обрадовалась я и постаралась сгладить негативное впечатление. — Я плохо говорю по-испански, хабон-хапон-хамон — для меня как одно слово.

Обмен улыбками, дружба между народами восстановлена.

— Сколько вам взвесить?

— Триста граммов.

— Какой толщины должны быть кусочки? Совсем тонюсенькие, тоненькие, средние или вы предпочитаете потолще?

Что она так длинно спрашивает? Я опять перепутала «тридцать» и «триста»? Может, у них меньше ста граммов покупать не принято?

— Тридцать граммов, пожалуйста.

— О, редко кто берет такой размер. Очевидно, для какого-то вашего национального блюда?

Я улыбаюсь и согласно киваю. Мне выдают десять кусков ветчины шириной в палец, хотя ее принято резать не толще листа бумаги.

Через год я буду свободно болтать с продавцами, но это не убережет меня от греха, о котором речь ниже.

Когда человек признается в своих недостатках, он, как правило, желает похвастаться достоинствами. Этой глубокой мыслью я предваряю признание в собственной привычке лезть не в свое дело. Я хватаю за руки пробегающих малышей и завязываю им шнурки на ботиночках, читаю морали сквернословящим подросткам, тормошу на конечной станции метро спящих алкоголиков. Если в самолете или в поезде объявляют, что требуется врач, меня срывает с места: вдруг потребуется неквалифицированная санитарка. А женская солидарность — это святое, это до гроба. В буквальном смысле слова. Своей подруге, которая всегда выглядит изумительно, я дала слово, что присмотрю за ней в гробу — чтобы, отправляясь в последний путь, она лежала с модным макияжем. Правда, подруга младше меня на десять лет, и еще вопрос, кто кого будет прихорашивать.

Я шла по оживленной улице мексиканской столицы и увидела впереди девушку, у которой в разрезе юбки виднелись сантиметров десять кружевного нижнего белья. В детстве нам покупали комбинации на вырост и подтягивали их резиночкой на талии, но комбинашки имели противную привычку вылезать — именно так, как у этой несчастной девушки. В несколько шагов я догнала мексиканку. Надо сказать, что в тот период мой языковой багаж насчитывал, кроме предлогов, и несколько десятков слов. Я могла выразить свою мысль конструкциями типа: «Я приехала из Москвы завтра». Но тут я сообразила, что сказать:

— Вы имеете проблему сзади.

Она мгновенно переменилась в лице, испуганно отскочила к стене и прислонилась к ней спиной. Своим видом бедняжка являла полную противоположность особам, задорно рекламирующим женские прокладки по телевизору. Заглядывая назад то через левое, то через правое плечо, она пыталась рассмотреть свою спину, но катастрофы не замечала. Что-то спрашивала меня, но я, одобряюще улыбаясь — мол, ничего страшного, мы, женщины, друг друга прикроем, — пыталась защитить ее от назойливых взглядов прохожих своим телом, твердя: «Проблема сзади».

К нам подошла еще одна «солидарница», потом другая. Теперь уже две женщины рассматривали Девушкину юбку, недоуменно пожимали плечами, быстро переговаривались, обращались ко мне. Но я знай себе талдычила: «У нее проблема сзади».

И вдруг я обнаруживаю аналогичную проблему, но не сзади, а сбоку еще у одной женщины из нашей группы — из разреза торчит нижняя юбка.

Соображаю: что-то здесь не так, пора ретироваться. Вежливо прощаюсь:

— Всего доброго!

Быстро ухожу, затылком чувствуя их, мягко говоря, недоуменные взгляды.

По дороге я насчитала еще пять женщин «с проблемами». В том сезоне у мексиканок была мода: выставлять нижние юбки в разрезы верхней одежды.

Нас предупреждали: поздним вечером в парке лучше не гулять, могут грабители и прочие хулиганы напасть. Но чтобы в чудном парке, забитом мамашами и детьми, среди бела дня ко мне, мирно прогуливающейся, пока дети кружатся на каруселях, пристал вор — такого я не ожидала. Да и сам грабитель был на удивление. Симпатичный молодой человек, в темном костюме, белой рубашке, при галстуке — ни дать ни взять обычный клерк, выскочивший из конторы пообедать. Но вот, поди ж ты, всяко бывает. Подошел и вежливенько заявил: