Книга Девушки выбирают героев - Светлана Лубенец

– Я люблю тебя, Саша…

– Вот ведь врешь и знаешь об этом! Может, и любила когда-то, но теперь твоя любовь ко мне уже давно быльем поросла! Тебе просто деваться некуда. Если бы тебя не бросил твой шоумен, ты в моей постели и не появилась бы!

– Все не так! – крикнула Людмила. – Человек не застрахован от ошибок! Ты тоже не идеал и был женат, но я люблю тебя таким, каков ты есть!

– А вот женитьбу мою трогать вообще не надо! Тебя она никак не касается! И вообще я тебе посоветовал бы завтра же собрать свои вещи и съехать отсюда! – Ермоленко резко рубанул воздух рукой с сигаретой. Красный столбик горячего пепла упал на пододеяльник и опять прожег в синем шелке аккуратную круглую дырочку, но Людмила на это уже не обратила внимания.

– Неужели так зацепило? – спросила она. – И кто же эта женщина?

– Не твое дело.

– Ты груб, Саша!

– А тебя никто не заставляет терпеть мою грубость, – опять вместе с дымом выдохнул в потолок Ермоленко.

– Хорошо, я уйду, – объявила Людмила, прямо на ночнушку натягивая свитер.

– Сейчас уже ночь.

– И что? Ты хочешь переспать со мной напоследок? – Она застыла, успев только просунуть в свитер голову.

Вынырнув из узкого горла, ее лицо оказалось обтянуто паутиной пепельных волос. Людмила напомнила Ермоленко восставшую из склепа. Ассоциация его не удивила. Их любовь уже давно похоронена. Они последнее время держались вместе только потому, что к сорока с лишним годам оба оказались у разбитого корыта. Он еще раз затянулся. Третья сигарета подряд показалась отвратительно горькой. Александр брезгливо поморщился и ответил:

– Я говорю, что уже поздно и никакой транспорт не ходит.

Людмила, принявшая его брезгливую гримасу на свой счет, натянула свитер, как полагается, и сухо сказала:

– Ерунда. Вызову такси.

Ермоленко смотрел, как одевается первая и, как он долгое время считал, главная женщина его жизни. Она его не стеснялась. Повернувшись спиной, нагибалась, вдевая ноги в трусики, а потом в колготки. Впервые банальный и естественный процесс одевания показался ему гнусным. Чуть ли не рвотные спазмы вызвали у него ягодицы Людмилы, обтянутые толстыми темно-коричневыми зимними колготками, живо напомнившие слегка смявшиеся от соприкосновения друг с другом буханки круглого ржаного хлеба. Упав лицом в подушку, чтобы не видеть на колготках еще и мерзких катышков от долгой носки, и хвост плохо заправленной голубой сорочки, он не поворачивал лица до тех пор, пока за любовницей не захлопнулась входная дверь его квартиры. Только тогда он лег лицом вверх, освобожденно выдыхая из себя прошлое и вдыхая новый пьянящий запах свободы от Людмилы.

…Как же он был влюблен в нее в детстве! На Вокзальной, а также Октябрьской и улице Труда Люда Никольская была самой красивой девочкой. Маленький розовый шрамик на ее щеке волновал всех мальчишек без исключения, словно специально наведенные «мушки» дам полусвета, о которых все они тогда взахлеб читали у Золя и Мопассана. Саша и сам был ничего себе парнем. Не последним на их улице. Конкуренцию ему, пожалуй, мог составить только Леня Долинский, который танцевал в каком-то профессиональном ансамбле. Леня был стройным и высоким. Вернее, не просто высоким, а удлиненно печальным, как Пьеро, и до странности будто бы бескостно гибким. Составить-то конкуренцию Долинский мог, но не составил, потому что был неуловим, как и всякий представитель богемы: в общей сложности Леонид бывал больше полугода в разъездах по стране вместе со своим ансамблем.

Люда была старше Саши на один год. Это портило все дело и одновременно придавало их отношениям особую щемящую пикантность. Девушке никогда не зазорно целоваться со старшеклассниками и даже, наоборот, престижно. А вот заводить любовные шашни с тем, кто младше по возрасту, – весьма и весьма не комильфо. Понятно, что в предложенных обстоятельствах Люда вынуждена была вести себя с Сашей несколько высокомерно. Но когда никто не видел, они целовались так страстно, что кружилась голова, и они запросто могли вывалиться прямо на площадку автобусного кольца из окна башенки на крыше дома, где в обнимку просиживали часами.

Саша чуть по-девчоночьи не разрыдался, когда узнал, что их дом расселяют. Его семья должна была переехать на новую улицу Машиностроителей в родном Колпине, а Люда с родителями почему-то уезжала в Ленинград. Страстно целуя его в башенке на крыше, она обещала, что обязательно будет приезжать к нему на улицу с таким необычно длинным для их городка названием. Саша написал на разрезанной впоследствии открытке, что будет ждать ее всегда. Люда не приехала ни разу. А потом Сашины родители тоже обменяли свою новую квартиру на ленинградскую. Хотя город был огромным, Ермоленко не терял надежды встретиться с Людой, и однажды они действительно столкнулись в спортивно-концертном комплексе «Юбилейный».

Ермоленко увидел ее в гардеробе. Люда стала еще прекрасней, чем была. На плече уже не лежала немодная в новые времена коса тургеневской девушки. Вокруг Людиной головы теперь стояло облако удивительных пушистых волос с лиловатым оттенком, достойным сказочной куклы Мальвины. Где наивному учащемуся выпускного класса Ермоленко было догадаться, что первокурсница педагогического института имени Герцена Людмила Никольская подкрашивает свои волосы вошедшим в большую моду оттеночным шампунем «Ирида»!

Люда встрече обрадовалась. То, что Саша Ермоленко младше ее на год и по сути является еще школьником, новым знакомым можно и не говорить. Сами они ни за что об этом не догадаются, потому что Саша высок и элегантно красив, как киноактер, играющий исключительно молодых и талантливых ученых, бескомпромиссных следователей по особо важным делам и отважных полярников.

После неожиданной встречи в «Юбилейном» отношения Саши и Люды вошли в еще более волнующую стадию. Девушка пригласила его к себе в гости в большую старинную квартиру на улице Салтыкова-Щедрина. Семья Ермоленко нынче проживала в штампованной новостройке Веселого поселка, а потому, явившись к Люде, Саша будто опять перенесся во времена своего детства. Крашенные в бежевый тон толстые стены, белая лепнина фасада, ступеньки лестницы, отделанные шлифованным гранитом, отполированные ладонями жильцов перила цвета жженого сахара, высокие потолки – все было, как в их доме на Вокзальной улице в Колпине. И все-таки немножечко не так. Фронтон дома на Вокзальной был украшен колосьями и серпами, а лепнина под крышей дома, где жили Никольские, являла собой вязь из каких-то мифических существ: полурыб-полульвов, соединенных между собой извивающимися плетями плюща.

А в Людиной комнате был эркер. От остального помещения его отделяли густые тюлевые занавески, и он, таким образом, представлял собой как бы еще одну маленькую застекленную комнатку. В нем помещался небольшой диванчик, по бокам которого в больших горшках стояли два густо разросшихся растения с крупными и глянцевыми резными листьями. На этом диванчике как раз под сенью резных листьев Саша Ермоленко и потерял свою девственность.

Про Люду этого сказать было уже нельзя. Застекленный эркер-будуар с диванчиком и вечнозелеными растениями, эротично подсвеченный настольной лампой, стоящей на полу, будто специально был предназначен для свиданий и любовных игр. Шестнадцатилетняя Люда это поняла сразу, как только вошла в свою новую комнату. Первое, что она сделала, явившись в новую школу, это на скорую руку определила в классе объект, который можно в ближайшее же время опробовать в эркере. В своей неотразимости она не сомневалась и была права.