Книга Записки современного человека и несколько слов о любви (сборник) - Владимир Гой

Через полтора часа мы уже сидели за столом пляжного ресторана «Нептун» и пили вино. Юрий признался нам, что до сегодняшнего дня никогда не видел в Ницце русских и ему никогда не приходилось с ними разговаривать. Сам он родился здесь, во Франции, был потомком первой волны эмигрантов. Сейчас он врач-геронтолог, у него своя практика в Страсбурге, а сюда он приезжает навещать свою мать. Что такое практика я, конечно, знал, но загадочное слово «геронтолог» явно выпадало из моих скудных познаний в медицине. Заметив мое вопросительное выражение лица, он пояснил: «Это чтобы человек дольше жил».

– Вот, наверное, твоей маме хорошо, всегда свой врач под рукой…

Юрий с сожалением покачал головой:

– Это у французов, если сын стал доктором, то он врач для всех, и для родителей тоже. А русская мама – это совсем другое. Я ей говорю: «Мама, надо принимать такие-то лекарства», – а она мне в ответ: «Да что ты в этом понимаешь! Вот у меня доктор – вот это доктор!». Мне, правда, становится обидно! В свое время я делал операции на сердце и многое другое, но ей это абсолютно все равно. Я для нее разгильдяй!

Мы выпили бутылку белого вина, заказали следующую и с удовольствием рассказывали ему, как там жизнь на его этнической родине. Он очень гордился тем, что он русский и православный. Нас это удивляло, в то время мы иногда даже пытались не говорить по-русски, чтобы не выдать свою принадлежность. Общаясь с Юрием, мы учились быть русскими и, как бы это пафосно ни звучало, гордиться этим.

Мы пили за русских, за Россию и Францию, за дружбу, за родителей и еще очень много за что. Он проводил нас до отеля. Прощаясь до завтра, мы обнимались и целовались, словно прощаемся навсегда.

Утром мое отражение в зеркале напоминало смятую туалетную бумагу. Смутно вспоминая, как мы вчера расстались, ополаскиваю то, что с трудом можно назвать лицом, набираюсь храбрости и лезу под душ.

Легче не становиться, жалею про себя француза – каково ему, не закаленному в этих делах. Колдую на корточках возле мини-бара, пытаясь его открыть, ничего не получается. За спиной с кровати раздается насмешливый голос жены: «Ты дверцу с другой стороны попробуй открыть, мой сообразительный!». Да, с соображением сегодня тяжело.

Следую мудрому жениному совету, и перед моими глазами появляется лекарство в маленьких бутылочках с разными этикетками. Срываю откручивающуюся пробку с одной из них, наливаю в стакан, который прихватил на всякий случай из ванной, и делаю себе коктейль. С уважением смотрю в сторону Наташи, сегодня утром она для меня геронтолог. Через несколько минут на душе снова праздник – ведь, в конце концов, мы на отдыхе.

На пляж Юрий пришел позже, чем мы договаривались, но выглядел на удивление свежим.

– Ну, как дела? – поинтересовался я.

– Вчера домой пришел, мама так ругалась, так ругалась. Я ей говорю – не ругайся, мамочка, сегодня день такой хороший, я с русскими познакомился!» Она как запричитает: «О, господи! Я всю жизнь этого боялась!» Еле смог убедить ее, что вы хорошие, а сегодня она все утро расспрашивала, о чем мы вчера говорили.

Оставшиеся дни нашего отпуска мы расставались с ним только на ночь. У нас и вправду появилось ощущение, словно мы встретили своего близкого и любимого родственника. Юрий показал нам все окрестности Ниццы. Вечерами мы сидели в маленьких ресторанчиках, дегустировали легкое французское вино и болтали. А в последний день нашего пребывания он отвез нас на машине в горы с красивым в его интерпретации названием «Червоны горы».

Там, высоко, у самых облаков, в небольшой деревушке мы засиделись дотемна и вернулись в отель только к полуночи, от души жалея, что завтра уезжаем.

В день нашего расставания мы и вправду не могли сдержать слез, прощаясь с земляком, который родился в другой стране и был истинным русским.

Заказное письмо

Маленький Янка очень гордился своим отцом. Его начищенные армейские ботинки, всегда отутюженная форма капитана армии вызывала в нем просто восторг. Отец вставал рано утром и обязательно делал зарядку, отжимался от пола по сорок раз без передышки и становился под ледяной душ. Однажды Янка попробовал тоже залезть под холодную струю, крепко сжал зубы и открыл кран. На его вопль сбежались даже соседи, а отец долго смеялся, растирая его махровым полотенцем.

Когда он пошел в первый класс, то видел, как на школьной линейке все мальчишки завидовали ему, какой у него отец. Ну, а он, конечно, радовался больше всех.

Он слышал, как мать с отцом разговаривали на кухне, отец говорил: «Там платить будут хорошо, мы машину новую купим», а мама говорила: «Не нужна мне эта машина, ты нужен сыну и мне!» Но отец все равно уехал.

Когда по новостям передали, что в Ираке при выполнении боевого задания во время разминирования погиб наш солдат, сердца многих матерей и жен сжались в предчувствии беды. Но она тогда пришла только в один дом. К маленькому Янке. А все другие облегченно вздохнули: «Слава богу, не мой!»

Только малыш думал: «Почему мой папа? Может, ошиблись, и это кто-нибудь другой?»

На Янке был темно-синий костюмчик и маленький галстук такого же цвета, который ему купил отец, чтобы он выглядел посолидней: «Ведь ты теперь стал большой, и уже школьник».

Народу собралось очень много, и Янка почти никого не знал. К нему подходили, гладили по голове, что-то говорили, потом подходили другие, и так было без конца.

Когда они с матерью уходили с кладбища, он опять думал: «А может, там внутри был не мой папа? Ведь гроб не открывали, просто опустили в яму и закопали…»

Через три недели мать получила по почте заказное письмо. Когда Янка увидел конверт, он жутко обрадовался – обычно в таких конвертах приходили письма от отца: «Может, это правда ошибка!?»

Мать вскрыла конверт, прочитала и, скомкав синий листок бумаги, бросила его на пол: «Будь прокляты ваши подачки!», закрыла лицо руками и заплакала. Заплакал и Янка – он понял, что отец никогда не вернется.

Мы умирали в советское время, защищая Родину, мы даже умирали при исполнении пресловутого «интернационального долга», но мы никогда раньше не умирали за деньги.

Крыса

Что-что, а чай и спирт в Усть-Нере попить любили исправно – утром чай, вечером спирт. Потом народ любил выйти на единственную проходящую через весь поселок улицу, чтобы при первой возможности каждый мог проявить себя как истинного бойца, расквасив в кровь кому-нибудь нос. Иногда бывало наоборот, и нерасторопный боец хватался рукой за припрятанный за поясом нож как за последнюю возможность доказать свое превосходство, тут уже в дело вступал участковый по прозвищу «Дядя Степа», обещая пристрелить или засадить за решетку до конца жизни пролившего первую кровь. Ему обычно верили, он свое слово держал всегда, поэтому до сих пор и оставался жив. Основные жители этого поселка были бывшие заключенные, грабители, убийцы и прочая публика, отсидевшие срока далеко за десять лет, которых совсем не ждала «большая земля».