Книга Красная площадь и её окрестности - Михаил Кириллов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В настоящее время семья Кирилловых насчитывает 44 человека: пенсионеры, рабочие и служащие, студенты, школьники, дошкольники. Бизнесменов среди нас нет.
Мы – выросшие и постаревшие, конечно, – в сущности всё те же «мальчики войны». Мы продолжаем дело нашего отца – коммуниста – Кириллова Михаила Ивановича. В изменившихся условиях, в эпоху торжествующих лавочников, наша семья продолжает трудиться, сохраняя преданность своим убеждениям.
Конец девяностых. Поезд «Москва-Саратов». В купе я вошёл первым. Вскоре в него с огромными тюками втиснулись ещё трое. Тюки, баулы, сумки заполнили всё, даже часть прохода и полки. Мне пришлось вжаться в угол у окна. Первый из вошедших пассажиров, подумал я, видимо, босс, второй – кассир, третий – на подхвате, прихлебатель. Я оказался как бы в первом ряду партера – прямо перед сценой, где началась какая-то пьеса.
Босс распечатал большую бутыль «Пепси» и поставил на стол ещё 5 бутылок пива. Он налил два стакана – себе и кассиру и жадно выпил. Налил ещё. Прихлебатель тоскливо ждал, когда же нальют и ему. Кассир пил мелкими глотками, продолжая считать. Периодически переспрашивал: «Кофточек было 10 или 11 блоков?» «Колготки тот, толстый, отдал за 100 или за 110?» И, выяснив, замолкал. Наконец, дали попить и прихлебателю. Открыли пару бутылок пива. Развернули в замасленной бумаге курицу и, разорвав её на куски, стали жевать их, заедая хлебом и запивая пивом. Чавкали, утирая руками жирные губы и щёки. Осмелел и прихлебатель, взбодрённый пивом, пристроился к курице, совсем уж подвинув меня на полке. Кассир успокоился, ел курицу медленно, выкидывая косточки на стол. Босс смеялся, громко вспоминая какие-то удачные моменты их предприятия.
Кассир насытился, громко отрыгнул, вытянул ноги в грязных потных носках, упёрся в мою полку и склонился на баул. Прихлебатель, уже без помех, доедал куски курицы, обгладывал кости, допивал оставшееся пиво, икал, хихикал. Он осмелел, стал говорить громко, подравниваясь к блаженствующему боссу. Но тот вскоре цыкнул на него, приказав вынести мусор и прибрать стол. Босс полез на верхнюю полку и улёгся там среди тюков. Кассир разместился внизу, посреди баулов. Залез наверх и втиснулся посреди вещей и прихлебатель. К 10 вечера все они уже дрыхли.
А утром шустренько встали, и вновь переругиваясь, взялись на свежую голову пересчитывать товар и свою долю прибыли, договариваясь, как доложить обо всём неведомому Главному боссу. Вытащив в Саратове всё своё барахло, они заполонили им половину перрона.
Всё – точно по А.Н.Островскому. Те же типы, то же неравенство и зависимость. Это наш «мелкий класс» в распоряжении «среднего класса». Класс выживающих, копящих помаленьку деньгу – опора и надежда Гайдара и таких как он, современных лавочников. Опора идеологов и практиков рыночного счастья. Портрет обывателей постсоветского времени.
В 1994-м году политик и штангист Юрий Власов писал: «Свобода домашнего животного всегда ограничивается миской, которую выставляет хозяин. Есть свобода, очень много свободы, но экономическое бесправие превращает её в ничто».
.
Девяностые годы. По «Маяку» было передано: в программу вступительных экзаменов в университетах уже не будут включены произведения Белинского (все), Герцена (все), Писарева (все), Чернышевского (все), Горького («Песнь о Буревестнике», «Слово о Ленине» и др.), Фадеева, Шолохова (в частности, «Поднятая целина»), Маяковского (все), Николая Островскоо (все). Даже Л.Н.Толстого («После бала»). Конечно, не будет известных статей Ленина.
Почем-то не был упомянут Фонвизин (Митрофанушка – пра-прадедушка новых русских) и Лермонтов (а ведь этот бунтарь очень опасен для нового строя России). Зато включен весь «серебряный век». Чем не цензура? Чем не чёрная сотня с университетскими значками на лацканах? Деятели культуры государства лавочников крадут у народа не только пищу, но и душу. В идеологии нет вакуума (по Ленину), поэтому они спешат.
Какое жалкое время. Рабское. Ни один академик от литературы не защитит Чернышевского. Растлители народа. Думаю, что люди ещё вспомнят сны Веры Павловны из романа «Что делать?», сны передовой российской интеллигенции 19-го века о справедливом и светлом будущем России.
Возвращаясь с заседания Конгресса пульмонологов и побывав на Красной площади, мы с профессором из Ленинграда спустились и пошли по подземным переходам под Манежной площадью. Переходы были полны людей. В одном из них, как раз перед выходом к Музею Ленина, заметили группу людей, предлагавших за столом какой-то лохотрон. Это уже стало привычным. Чего только в московских переходах не встретишь. Старший – молодой, обрюзгший мужик с угреватым лицом и бегающими глазками. Затейливая игра предполагала обязательный проигрыш, но была очень ловко организована. Были и подставные, якобы счастливые, уже «получившие» выигрыш. Недалеко невозмутимо стоял милиционер. Рядом с жуликами. Крыша? Мы посмотрели и ушли. А ведь это были ближайшие окрестности Красной площади. Кроты. Мелкие грызуны.
Профессура нашего медицинского университета менялась политически и нравственно прямо на глазах. Как-то на заседании общества терапевтов профессора всерьез и безо всякой душевной боли обсуждали перечни лекарств отдельно для бедных и для обеспеченных граждан. Пришлось протестовать. Бедность мы сами, конечно, уничтожить не могли, но нельзя же было воспринимать ее как норму.
Один из профессоров отказывался прочесть лекцию на семинаре врачам собственной больницы, заявляя, что читать лекции бесплатно – безнравственно. Он не понимал, что ни он сам, ни его лекция не стоят внимания врачей, собравшихся, чтобы его послушать. Количество таких уродов, окончивших советские вузы, заметно возросло.
Ещё один такой урод– профессор на клиническом обходе, сидя у постели, осматривая и ощупывая больного, периодически с кем-то беседовал по мобильнику, обращаясь к собеседнику примерно так: «Нинк! Юльк! Вальк!» Больному, заводскому рабочему, привыкшему за годы советской власти к уважительному отношению врачей, казалось, что тот советуется с кем-то по его поводу, ему и в голову не приходило, что телефонные звонки профессора не имели к нему никакого отношения.
Таких примеров стало много.
Некоторых из нынешних главных врачей поразило стяжательство. Их не останавливало ничего. Распихивали конкурентов. Про таких продвинутых деятелей говорили словами генерала Лебедя: «Ухватившись за ляжку, дотянутся и до горла!»
Декабрь 1996 г. Еду в Ленинград в составе комиссии МЗ РФ по аккредитации Ленинградской педиатрической академии. Мне повезло: здесь в родном городе о камень споткнешься – все равно приятно.
Впечатления очень серьезные. Общая социальная и демографическая ситуация в Ленинграде тяжелая: рождается до 30 ребятишек в день (раньше в 10 раз больше), а 120 человек кладут в могилу. Это в трехмиллионном городе. К концу августа стало ясно, что не смогут начать сезон многие больницы. В Мечниковской больнице (Санитарно-гигиенический институт) пустые клиники, работает только морг на платной основе, по двору бегают собаки и кошки…
