Книга Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны - Дмитрий Гордон

— На кого же сегодня опирается Путин? Кто, иными словами, за ним стоит?

— Разумеется, можно перечислять его соратников пофамильно, но я это плохо умею делать. Кроме того, давно с ними не контактировал непосредственно, а питаться слухами не хочу…

— И все-таки что это за люди?

— На мой взгляд, Путин имеет естественную опору в обществе, которая называется элитой, а если точнее — коррумпированной элитой. Это и прикормленный бизнес, действующий в интересах Кремля (не забывающий, разумеется, о себе), и журналисты, обслуживающие власть, и так называемые политики, которые поднимают руки, как им велят сверху… В свое время я даже классифицировал элиту России, разделив ее на семь разновидностей, но поскольку ко мне было множество претензий (почему, дескать, ты называешь этих идиотов элитой?), можно cчитать это группой влияния (или потенциальной группой влияния).

Если представить коррумпированные элиты в виде айсберга, их вершины и есть реальная опора Путина, причем между ними заключен некий негласный контракт, что они ему — власть и благополучие (включая материальное), а он им — легализацию бизнеса (как в России, так и на Западе).

Проблема для Путина в том, что с некоторых пор на Западе для них он не крыша (последней каплей стало отравление Литвиненко полонием), и сегодня Володя уже не может попросить своего друга Буша помочь тому или иному российскому бизнесмену, потому что на вопрос “Who is Mr. Putin?” сам дал исчерпывающий ответ. Мистер Путин — не друг демократии, мистер Путин превратился почти в ее… не хочу сказать врага, но противника — это точно, поэтому и потерял очень важную для русского капитала функцию.

Такая вот незадача, а ведь, как вы знаете, несмотря на патриотизм, крупные русские предприниматели (так же, как почти все кремлевские и прочие деятели) деньги свои почему-то…

— …держат на Западе…

— …и это главное свидетельство зыбкости и нестабильности. Если бы они считали иначе, свои активы размещали бы дома.

— Правда ли, что сегодня практически каждый представитель правящей российской верхушки, кроме счетов за границей, имеет паспорт с шенгенской или американской визой и в любой момент в течение двух-трех часов готов покинуть пределы любимой Родины…

— Я не могу сказать, насколько это верно или неверно, но за те семь лет, что я здесь, приток российского капитала сюда в сотни раз вырос, а количество людей, которые считают Англию, по крайней мере, вторым местом жительства, возросло минимум десятикратно. Нет никакого сомнения, что все это — результат неуверенности…

— …в завтрашнем дне…

— …а точнее, уверенности, что будет еще хуже.

— Россия заочно вас осудила, по-прежнему требует вашей выдачи. Не опасаетесь стать разменной картой в отношениях Лондона и Москвы?

— На самом деле, британская власть приняла решение в пользу России, поэтому, когда я попросил здесь политического убежища, прежде чем отказать мне на основании, что получен запрос о моей экстрадиции, англичане полтора года тянули — ждали этого запроса. Не знаю, по договоренности с Кремлем или нет, но высшие чиновники, безусловно, российской верхушке подыгрывали. Может, и нехотя, но подыгрывали…

— Вы, очевидно, переживали?

— Не переживал абсолютно, потому что Великобритания — это страна, где закон выше власти: в прямом смысле. Я знал, что все будет решаться не в Министерстве внутренних дел, а в суде, а в нем сомнений у меня не было, потому что имел опыт. Здесь, в Лондоне, я подал иск против журнала «Форбс», и поскольку его владелец несколько раз пытался баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов, в силу своего абсолютно советского менталитета думал, что он найдет какие-то ходы в суд, подстрахуется…

— Не нашел?

— Более того, сегодня я совершенно уверен, что и не искал, потому что любая попытка как-то на суд повлиять, является тягчайшим преступлением. Конечно, Путин был глубоко убежден, что Тони Блэр (в то время премьер-министр) может что-то там подкрутить, поднажать, подсказать, и напрочь не понимал, что попытка в этот процесс вмешаться означала бы для действующего премьера крах его политической карьеры. Не потому, что это дело Березовского — кого бы то ни было, — поэтому, уверяю вас, я спал хорошо, не беспокоился…

— В России вас посадить могли?

— При пересечении границы за решетку упекли бы немедленно, поскольку независимый суд отсутствует. В этом как раз вся проблема: если бы я считал, что в России он существует, никогда бы не уезжал.

— То есть, скорее всего, вы разделили бы судьбу Ходорковского, а поскольку знаете очень много, с вами могли сделать что-то похлеще, дабы заставить, наконец, замолчать…

— Мне это видится немножко иначе: я покидал Москву во времена далеко не такие, как 2003–2004 годы, когда учинили расправу над Ходорковским. Все-таки в 2000-м Путин еще был надеждой для Запада, для многих сознательных граждан на Родине, а три года спустя его имидж как демократа оказался сильно здесь поколеблен, да и в России произошло реальное разделение общества на тех, кто точно знает, что он автократ, и на тех, кто готов его целовать в любую часть тела (имею в виду не только женщин, но и мужчин). Если бы это случилось раньше, последствия для меня были бы, на мой взгляд, значительно тяжелее…

— Ходорковский — приличный, по-вашему, человек, вам его жаль?

— Жаль бесконечно, но это не весь ответ, ведь жалость в данном случае — наша реакция на страдания, да? Я хорошо понимаю, что для любого, кто оказывается за решеткой, эта ситуация мучительна, но по-разному воспринимаю, скажем, страдания в сталинских лагерях Мандельштама и страдания более-менее обычного человека, не столь тонкого… Нисколько, поймите правильно, не хочу разделять людей на белых и черных, просто говорю, что у одних кожа толстая, а у других — сверхчувствительная.

Ходорковского я знаю как человека очень тонкого, ранимого, интеллигентного, образованного, и делал он все абсолютно искренне. Давайте признаем: он построил лучшую, самую эффективную в стране частную компанию, да к тому же еще наиболее крупную — и это факт.

— На свою беду, он захотел обустроить Россию…

— В общем, это действительно так. Ходорковский прошел путь от студента, кооператора (пусть и научно-технического кооператива) до крупного бизнесмена, потом захотел в политику — а что в этом плохого, почему нельзя?

— Извините, но я не могу не задать нелицеприятный, даже провокационный вопрос… Один очень серьезный человек из Кремля как-то сказал мне: «В России евреи вообще охренели. Смотри: Березовский, Гусинский, Смоленский, Фридман, Вексельберг, Абрамович… Ходорковский — так тот вообще пошел к Путину и начал ему рассказывать, как дальше жить. Стал в довершение ко всему путешествовать по областям, встречаться с губернаторами, закупать оптом места в Госдуме… Конечно, ну кто такое потерпит?». Что вы об этом думаете?

— Не знаю (задумчиво), кто это с вами так откровенничал… Безусловно, в России, да и не только в ней, еврейский вопрос существует — он, если уж на то пошло, имеет место почти во всех странах. Не думаю, правда, что в российских пределах он серьезнее, чем, например, во Франции, что антисемиты в Америке менее агрессивны…