Книга Изгой - Сэди Джонс

Он увидел Тамсин и Эда, игравших в бадминтон. Другие дети — Джоанна, близнецы Джонсоны, Роберт, Фред и все остальные — смотрели на них или лазили по старой яблоне, которая росла рядом. Яблок на ней было мало, да и те пока были кислыми, а над валявшимися на земле гнилыми плодами вились осы. Кит, высоко сидевшая на дереве, первая заметила направлявшегося к ним Льюиса. Он остановился и смотрел на них, засунув руки в карманы.

Тамсин и Эд перестали играть и теперь тоже смотрели на него. Остальные дети замерли.

— Привет, Льюис! — сказала Тамсин, и Кит подумала, что голос ее звучит совсем как у их мамы. — Хочешь поиграть?

— Нет, но со мной все нормально, — ответил Льюис, оставаясь на месте.

Никто не двигался; казалось, все забыли, чем занимались до этого. Льюис прислонился к дереву и наблюдал за остальными со стороны, а затем из вежливости сыграл с Эдом, который выиграл у него, но потом все время извинялся.

Когда Джилберт пришел забрать Льюиса, его черный костюм на ярком сентябрьском солнце произвел гнетущее впечатление, и дети молча смотрели, как Льюис направился навстречу отцу. Смерть его мамы стесняла их, вызывала неприятные ощущения. Им не хотелось видеться с ним. Все вежливо попрощались и продолжили играть.

Кит наблюдала за тем, как он идет по траве рядом со своим отцом. Он уже не казался ей тем настоящим Льюисом. Она прижалась щекой к коре яблони и попыталась представить себе его маму. И не смогла. «Интересно, — подумала она, — а может ли это сделать Льюис?»

На следующий день Джилберт отвез Льюиса в школу на машине и, прежде чем уехать, переговорил с директором школы. Льюис стоял за дверью в коридоре и ждал. Он слышал, как собираются прибывавшие ученики. Наконец Джилберт и директор школы вышли, и Джилберт, перед тем как уйти, вполне ласково положил руку на голову сыну.

Джилберт поехал оттуда прямо на квартиру. Не открывая штор на окнах в гостиной, он сел на стул и положил руки на колени. Было три часа пополудни.

— Лиззи умерла десять дней назад, — сказал он.

С улицы доносился шум автомобилей, заглушаемый окнами и плотными шторами, из-за краев которых пробивался солнечный свет.

— Лиззи умерла, — сказал он. — Лиззи умерла десять дней назад. Моя жена умерла. Моя жена недавно умерла.

На следующий день он вернулся в офис, и работа у него спорилась.

Когда он вечером вернулся домой, он обошел все комнаты и собрал вещи Элизабет. В шкафу висели ее вечерние платья, приготовленные специально для Лондона; он снял все их с плечиков и кучей свалил посреди гостиной. Туда же отправились ее духи, туфли, книги и кое-что из вещей Льюиса: комбинезоны, настольная игра и какие-то сувениры, появившиеся после походов в музеи и хранившиеся в коробке из-под печенья.

Он еще раз внимательно осмотрел дом и убедился, что ничего, напоминавшего о ней, больше не осталось. Эта куча вещей на полу совершенно не ассоциировалась с ней. Все это выглядело как подержанная одежда, просто барахло, груда никчемностей, но вещи, принадлежавшие Льюису, все путали, и поэтому он отобрал их и бросил отдельно в кухне. Он спустился к швейцару и попросил его организовать вывоз вещей на следующий день, пока он будет на работе. Он заплатил швейцару пять фунтов, стесняясь такой расточительности, и все переживал, что этот человек может нажиться на вещах Лиззи, которые были хорошего качества. Затем он снова поднялся к себе, налил выпить и сел, поставив рядом бутылку и глядя на груду вещей на полу. В самом низу лежала фотография в рамке, где были сняты он и Льюис, она стояла возле кровати Лиззи. Ему был виден только уголок, высунувшийся наружу, но он очень хорошо помнил этот снимок: он был сделан на первое Рождество после войны, там Джилберт и Льюис стояли в саду и держались за руки. Они оба улыбались. Фото было перекошено, потому что она смеялась над ними и держала фотоаппарат криво, а пальто у Льюиса было застегнуто не на ту пуговицу. Джилберт сидел на стуле и смотрел на уголок этой фотографии. Он хотел было вытащить ее оттуда, но все-таки не сделал этого, а просто остался сидеть и смотреть на нее.

Когда на следующий день он вернулся с работы, швейцар уже убрал все вещи, и на полу ничего не было.

В эту ночь он остался ночевать в этой квартире, как оставался здесь и все последующие ночи, и даже не думал возвращаться в Уотерфорд. Через пару недель его начали приглашать в гости. Он принимал каждое такое приглашение, и на коктейль, и на ужин. Джилберт был очень востребован. Он почти не оставался один. Он не упускал ни одной возможности побыть среди людей и чувствовал, что попал в другой мир.

Глава 5

Как-то в четверг после обеда, ближе к середине декабря, Джейн позвонила Джилберту, чтобы напомнить ему о том, что на следующий день у Льюиса начинаются рождественские каникулы. Напоминать ему об этом не было необходимости: каждое воскресенье вечером Льюис должен был писать домой, и в его последнем письме говорилось, что он с нетерпением ждет этих праздников. В пятницу Джилберт ушел с работы раньше и отправился на вокзал Виктория, чтобы встретить школьный поезд.

Он никогда раньше не встречал этот поезд, и ему показалось нелепым ждать его за ограждением в толпе женщин; поэтому он зашел в кафе на вокзале и взял себе чашку чая. Там он дождался, пока все матери со своими сыновьями разошлись и Льюис остался на платформе один, после чего вышел из кафе, чтобы забрать его.

Льюис стоял возле своего чемодана вместе с носильщиком и каким-то мужчиной, который, как предположил Джилберт, мог быть одним из учителей. Увидев приближающегося отца, Льюис бросился ему навстречу и вцепился в него своими маленькими, но сильными ручонками. Джилберт чувствовал тепло и напряжение прижавшегося детского тела. Он крепко взял Льюиса за руки, оторвал их от себя и отстранил его.

— Вот этого — не нужно, — сказал он, не глядя на сына, — нам пора идти.

Поездка в Уотерфорд заняла у них полтора часа, и по дороге Льюис заснул на пассажирском сиденье, прижавшись щекой к дверце. Джилберт молча вел машину сквозь холодную синеву вечера.

Они остановились перед домом, и Джилберт заглушил мотор. Он взял Льюиса за руку.

— Давай, малыш, вставай, — сказал он, и Льюис проснулся.

Он сонно взглянул на отца, затем на дом впереди, и Джилберт увидел, что он постепенно приходит в себя. Он уловил момент между непониманием и осознанием происходящего, когда Льюис просыпался, и узнал его, потому что сам просыпался точно так же. Ему захотелось уничтожить это. Ему хотелось схватить голову сына и выбить из нее это ощущение. Хотелось крепко прижать его к себе и поцеловать, но в то же время недостаточно любить его, чтобы таким образом заставить Лиззи вернуться к ним. Ему хотелось закрыть лицо руками и больше никогда в жизни об этом не думать.

— Мы дома, — сказал он. — Выходи, Джейн сейчас приготовит нам ужин.

В течение рождественских праздников Джилберт ездил на работу на поезде, поскольку ему приходилось в основном ночевать дома, чтобы все выглядело более или менее пристойно. Он ни разу не упомянул об Элизабет, и Льюис интуитивно поддерживал его, тоже не говоря о ней. Они не воспоминали о ней, и это молчание было хрупким и опасным, но никто не решался нарушить его. Льюису, с одной стороны, так было лучше, но с другой — очень одиноко, потому что в школе тоже никто никогда не упоминал о его маме. Он занимался обычными вещами, и все было в порядке, к тому же он изобрел свой способ укладываться спать, который срабатывал, даже если он просыпался из-за постоянно мучившего его ночного кошмара. Он представлял себя в гардеробе у нее в спальне, где часто играл. Когда он уставал, ему было очень легко мысленно пробираться туда, поверх ее туфель, где стоял запах лаванды и дерева и сохранялось ощущение прикосновения мягкой ткани ее одежды. Тогда вода, заполнявшая его голову, на время утекала, и он очень быстро засыпал. В первую ночь после приезда домой, оставшись наверху один и готовясь ко сну, он подошел к дверям родительской спальни — он не собирался туда заходить, хотел только посмотреть, — но гардероба там уже не оказалось, и на его месте у стены было пусто.