Книга Кристалл в прозрачной оправе - Василий Авченко

Тогда редкий житель Владивостока не владел особым языком, состоящим из слов-аббревиатур типа СРТМ, БМРТ, МРС и подобных. Теперь я жалею, что не сходил студентом на путину, не завербовался куда-нибудь на Курилы – ограничился школой юных моряков и военными сборами в отряде подводного плавания. Я глотнул моря самую малость, каплю, но вкус определяется и по ней, если внимательно прислушаться к собственным ощущениям.

Рыбу ловили все – не только профессионалы, но и любители, если такие объёмы можно называть любительскими. Мы ловили селёдку, камбалу, корюшку. Минтай считался рыбой второсортной, мидий никто не ел. Трепанга было столько, что на него наступали во время купания и гадали, что это за лягушки. Никто ещё не знал, как ценится это существо в китайской медицине.

«Морские лекарства пока остаются “вещью в себе”, а не для нас», – писал в 1986 году в журнале «Дальний Восток» профессор-фармаколог Израиль Брехман о трепанге и его сородичах – морских и таёжных.

Говорят, недавно переехавшие «с материка» к внукам бабушки брезгуют «морскими гадами». Что бабушки – я и сам в одной из азиатских стран испытал брезгливость, прежде чем попробовать кузнечиков. Но – попробовал, стараясь не подавать вида, и спокойно ел. Потому что я не только европейский, но и азиатский человек. Надо доверять местным, везде нужно есть и пить местное, ибо ничто не случайно. У нас лучше горчицы идёт васаби, лучше лимона – лимонник, лучше квашеной капусты – морская и кимчи. Китайская гаоляновая водка («вонючая», то есть с характерным запахом, но на самом деле – ароматная) здесь пьётся куда лучше русской, созданной для сибирских заснеженных промороженных пространств.

Мы стали приморцами не сразу. Прибыв с Запада, мы обживались и обжигались. Потом начал формироваться местный, приморский субэтнос советско-русского народа – со своими словечками и привычками. Теперь, после тайфуна девяностых, мы едим всё, даже бычков. Говорят, в деревнях начали есть речные ракушки – вроде мидий, только больше размером, вялые пресноводные моллюски. К всеядности нас приучили жизнь и соседи-китайцы. Сидишь у моря, а вдоль берега – босые ноги по щиколотку в воде – бредут китаянки. Останавливаются у прибойных валунов и соскребают с них мелких чёрных улиток (это мы их так зовём, на самом деле это какие-нибудь «литорины маньчжурские», например). В тайге китайские браконьеры-нелегалы поедают лягушек и всё, что шевелится, а что не шевелится – шевелят и потом поедают.

Китайцы знают, что делают. Если мы кажемся наблюдателями океана, то они – его частью. Не знаю, хорошо это или плохо. Врастание современного человека в окружающую среду часто оказывается губительным для самой этой среды. Если мы сумели отказаться от промысла китов, то морскую (стеллерову) корову в своё время съели полностью. Едва ли китайцы тут – удачный пример для подражания. Ещё на заре XX века Арсеньев писал, что китайцы добывают в Уссурийском крае трепанга и морскую капусту только потому, что в самом Китае трепанги «давно все выловлены», а морская капуста «уничтожена совершенно». Китайцы, по Арсеньеву, «уничтожили всё живое», остались «только собаки и крысы».

* * *

Часть моего детства – радиостанция «Тихий океан», позывные которой («По долинам и по взгорьям» – партизанская песня, ставшая морской) навсегда въелись в уши. Она вещала на весь мировой океан, в котором работали владивостокцы, и в этом смысле была чем-то вроде интернета, эфирной социальной сетью семидесятых-восьмидесятых, единственной возможностью передать привет близким.

Моё детство – это и «рыбины», особые решетчатые доски, уложенные на дно ялов. Правильно грести – не руками (скоро выдохнешься), а спиной и ногами, упираясь в эти самые рыбины. У нас был лучший в мире учитель – старый мореход Евгений Иванович Жуков, многократный чемпион Дальнего Востока и Тихоокеанского флота, выигрывавший все парусные регаты и гребные гонки, готовивший чемпионов СССР. Ветеран Великой Отечественной, капитан дальнего плавания, преподаватель «бурсы» – ДВВИМУ, по инициативе которого в родной Владивосток в 1960-м вернулась другая легенда – Анна Щетинина.

Я быстро научился грести тяжеленным для подростка веслом. Начав с бакового, перебрался в загребные – они задают тон, им нужно иметь чувство ритма и контролировать замах. Среднему чувствовать ритм не обязательно – он ориентируется на загребного. Средними сажали самых здоровых парней.

Мы учились ходить под парусами – начав с дежурства на кливер-шкоте, я дошёл до старшины шлюпки, взяв в руки румпель. Голландского происхождения термины, знакомые мне из Джека Лондона, теперь стали понятны по-настоящему – все эти стаксели, фалы, шкоты, повороты «оверштаг» и «через фордевинд». Не только ахтерштевень, кнехт или салинг – это все приморцы знают с рождения, – но и кницы, и краспицы, и какой-нибудь брештук с битенгом. Азбуку Морзе, флажный семафор, морские узлы – это всё я благополучно забыл, но принципы управления парусным судном и целый морской словарик (наверное, и ещё что-то – более важное, чем информация как таковая) засели в памяти накрепко. Мы ходили на ялах, Жуков – на своей яхте «Сюрприз». По многу дней жили на фрегате «Надежда». Залезать на мачты юнгам не позволялось, но однажды мы с товарищем (ночью, в ливень, хлебнув водки Black Death из алюминиевой баночки наподобие пивной с изображением черепа и костей) залезли почти на самый верх – на брам-салинг.

Жуков остался для меня одним из лучших человеческих образцов, одним из тех людей, которыми я по-настоящему восхищаюсь. Не то чтобы я стремился быть на него похожим – во-первых, это невозможно, во-вторых, как ни странно, морская карьера меня никогда всерьёз не увлекала. Больше всего в Жукове я ценю само его отношение к жизни. Для меня он – сверхуспешный человек не в пошлом смысле, а в самом высоком. Тёплыми словами, которыми он вспомнил меня в своей мемуарной книжке «Виват регата!», я дорожу куда больше, чем всеми другими наградами.

В 2012-м Жукову исполнилось 90. Не так давно он пригласил меня выйти на «Сюрпризе» в море, и мы вышли. Плавать по морю необходимо, говорили древние, жить – не так уж необходимо.

Иногда в телефонной трубке я слышу его по-прежнему бодрый, хотя и ослабевший голос. Прошлой весной он рассказал мне, что ремонтирует яхту и готовит её к спуску на воду. «Я её не брошу, умру на яхте», – говорил Жуков весело. Ещё сказал, что хочет написать книгу об истории своей семьи (от отца, воевавшего в приморском партизанском отряде «красного казака» Гаврилы Шевченко, до переехавшего в Австралию внука). Книга будет называться «Крутой бейдевинд» и должна заканчиваться пожеланием читателям «доброго фордевинда».

«Таких уже не делают»? Делают.

Юг с признаками Севера

Нам потепление не вредно…

Илья Лагутенко. «Контрабанды»

Я северянин, я ценю тепло…

Варлам Шаламов. «Колымские тетради»

Мороз людей человеками делает.

Олег Куваев. «Печальные странствия Льва Бебенина»

– Отчего у вас в Сибири так холодно?

– Богу так угодно! – отвечает возница.