Книга Последний полицейский - Бен Уинтерс

– Этого мы уже не узнаем, – она занимается своим делом, не смотрит на меня, а ее равнодушие пропитано ядом. – Зато мы знаем, что умер он не от синяка на икре.

– А что-нибудь еще мы знаем? Просто хотелось бы установить причину смерти, – говорю я, отлично сознавая, как смешно и нелепо бросать вызов Элис Фентон. Но ведь она наверняка неправа! Я роюсь в памяти, мысленно листаю страницы учебников. – А кровь? Разве не положено проводить токсикологический анализ?

– Провели бы, если бы нашли хоть какие-то намеки на отравление. След иглы, соответствующую атрофию мышц…

– А просто так нельзя?

Фентон сухо усмехается и встряхивает мешком, открывая его.

– Детектив, вы бывали в нашей лаборатории на Хазен-драйв?

– Никогда не был.

– Так вот это единственная токсикологическая лаборатория в штате, и сейчас ею заправляет новичок, полный идиот. Ассистент ассистента, который теперь стал главным токсикологом, потому что настоящий главный токсиколог в ноябре уехал в Прованс, чтобы рисовать картины на пленэре.

– О…

– Именно «О…», – Фентон, не скрывая отвращения, кривит губы. – Кажется, он всегда мечтал этим заняться. Оставил все бумаги на столе. Там полная неразбериха.

– О, – повторяю я и поворачиваюсь к тому, что осталось от Питера Зелла. На столе зияет пустотой грудная клетка. Я смотрю на него, на нее и думаю: как это грустно, ведь как бы он ни умер, от своей руки или нет, но он мертв. Тупая, банальная мысль, что вот был человек и нету, его уже не вернешь.

Когда я поднимаю взгляд, Фентон стоит рядом и говорит уже другим тоном:

– Смотрите, – она указывает на шею Зелла, – что вы здесь видите?

– Ничего, – растерянно признаюсь я. Кожа на горле отогнута, обнажив ткани и желтовато-белую кость под ними. – Ничего не вижу.

– Именно. Если бы кто-то, подкравшись сзади, захлестнул ему горло веревкой, или задушил бы голыми руками, или тем роскошным ремнем, на котором у вас пунктик, ему бы смяло шею. Были бы повреждения тканей, потеки крови от внутренних кровоизлияний…

– Понятно, – говорю я и киваю. Фентон снова отворачивается к тележке.

– Он умер от удушья, детектив. Сознательно наклонился вперед, затягивая лигатуру, перекрыл дыхательные пути и умер.

Она закрывает молнию мешка, в котором лежит мой страховщик, и задвигает тело в подписанную камеру холодильника. Я немо и тупо слежу за ее движениями, придумываю, что сказать. Не хочу ее отпускать.

– А вы, доктор Фентон?

– Простите? – Она оглядывается от двери.

– Почему вы не уехали, не занялись тем, о чем всегда мечтали?

Фентон склоняет голову к плечу и смотрит на меня так, словно не вполне поняла вопрос.

– Я всегда мечтала заниматься этим.

– Так… понятно.

Тяжелая серая дверь закрывается за ней. Я тру глаза кулаками, соображая: что дальше? Думая: что теперь?

Секунду стою наедине с тележкой Фентон и телами в холодильных камерах. Затем беру с тележки одну пробирку с кровью Зелла, прячу ее во внутренний карман блейзера и ухожу.

* * *

Я, кружа по недоделанным коридорам, отыскиваю выход из больницы, а там… Раз уж день выдался длинным и трудным, раз уж я раздражен, устал и растерян и ничего не собираюсь делать, кроме как соображать, что делать дальше, – у машины меня поджидает сестра.

Нико Пэлас в зимнем пальто и лыжной шапочке восседает нога на ногу на капоте моей «Импалы». Наверняка оставит глубокую вмятину, потому что знает, как мне это неприятно, а пепел с сигаретки «Америкэн спиритс» стряхивает прямо на ветровое стекло. Я тащусь к ней через заснеженную пустыню больничной стоянки, а Нико приветствует меня, подняв руку ладонью наружу, словно индейская скво и, покуривая, ждет.

– Ну чего ты, Генри! – начинает она, не дав мне и слова сказать. – Я тебе оставила семнадцать – вроде бы – сообщений.

– Как ты узнала, где я?

– Почему ты утром бросил трубку?

– Как ты узнала, где я?

Вот так мы и разговариваем. Я натягиваю рукав куртки на ладонь и сметаю пепел с машины в снег.

– Позвонила в участок, – объясняет Нико. – Макгалли сказал, где тебя искать.

– Напрасно, – сержусь я, – я на работе.

– Мне помощь нужна. Серьезно.

– А я серьезно работаю. Ты не могла бы слезть с машины?

Вместо этого она вытягивает ноги и откидывается на стекло, как на спинку шезлонга. Ее зимнее пальто – теплая армейская шинель нашего деда. Я вижу следы от латунных пуговиц на краске служебной «Импалы».

Зря детектив Макгалли сказал ей, где меня искать.

– Я не собираюсь садиться тебе на шею, но я с ума схожу, а зачем человеку брат-полицейский, если от него никакой помощи?

– Действительно… – Я смотрю на часы. Снова пошел снег, легчайшие редкие снежинки.

– Дерек вчера не вернулся домой. Знаю, что ты скажешь: ну вот, они опять поругались и он сбежал. Но это не то, Генри, мы в этот раз не ругались! Даже не спорили. Мы готовили ужин. Потом он сказал, что выйдет, хочет пройтись. Я отвечаю: конечно, иди. Прибралась на кухне, выкурила косячок и легла.

Я морщусь. Кажется, сестре нравится, что она теперь может курить травку, и брат-полицейский не вправе ей выговаривать. Для Нико это как подслащенная пилюля. Затянувшись в последний раз, она бросает сигарету в снег. Я наклоняюсь, подбираю обмусоленный окурок и держу двумя пальцами.

– Не ты ли заботилась об окружающей среде?

– Теперь уже не слишком забочусь, – возражает она.

И снова садится прямо, поднимает толстый ворот шинели. Сестра была бы красивой, если б занялась собой: причесалась и время от времени высыпалась. Она похожа на фотокарточку нашей матери, если ее смять, а потом кое-как разгладить.

– Ну вот, уже полночь, а он не возвращается. Я позвонила – не отвечает.

– Пошел в бар, – предполагаю я.

– Я обзвонила бары.

– Все?

– Да, Генри.

Баров теперь много больше, чем раньше. Год назад был «Пинач», «Грин мартини» и, в общем, все. Теперь заведений полно, одни с лицензией, другие пиратские. Есть и просто квартирки, где хозяин поставил кассовый аппарат и айпод на столике, а пиво держит в ванне.

– Значит, зашел к приятелю.

– Я звонила. Всех обзвонила. Он пропал.

– Никуда он не пропал, – говорю я.

А чего не говорю, так это, что, если Дерек сбежит, сестрице следует только радоваться. Они поженились 8 января, в первое воскресенье после интервью Толкина. Кажется, то воскресенье побило рекорд по числу заключенных браков, и вряд ли этот рекорд будет перекрыт. Разве что 2 октября.