Книга Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц

Когда учителя обратили внимание матери на рассеянность Жюльена, она признала плачевное положение вещей. Но даже отличная система французского образования не может справиться с ребенком, если его не интересует мнение других людей, наказание воспринимается как досадное недоразумение, а мать забывает о его прегрешениях, стоит ей отойти на десять шагов от кабинета директора школы.

Не обращающий на учебу внимания, оставленный в покое учителями, которые считали его олухом, получая самые низкие оценки, Жюльен просидел в школе до тех пор, пока не получил возможность уйти оттуда. Еще в начальных классах те, кто мог бы стать его приятелями, оставили всяческие попытки общения с ним. Если бы Жюльен был застенчивым, то он легко стал бы их жертвой, но полное отсутствие интереса к окружающим защищало его с таким же успехом, как его рост и физическая сила.

В семнадцать лет одноклассники Жюльена записывались в добровольцы, чтобы воевать с кайзером, а Мистраль поступил в частную художественную школу в Париже. Он работал в академической традиции и показал себя блестящим учеником, затем сдал экзамены на факультет изящных искусств. Проведя несколько лет в Сорбонне, Жюльен понял, что его не устраивают традиционные подходы к искусству. Сначала про себя, а затем и вслух он начал говорить о том, что мастерству художника нельзя научить. «Технике, да, колористике, да, анатомии, да, а всему остальному, нет». Мистраль ушел из университета, когда ему только исполнилось двадцать один год. Его отец, работавший в Алжире и без возражений и нотаций посылавший ему достаточно денег, умер за год до этого. Чуть позже скончалась мать, оставив почти все, чем владела, своему единственному сыну.

И вот Жюльену Мистралю исполнилось двадцать шесть, а он так и не создал себе имени. Репутацией, правда, он обзавестись успел. Для него владельцы галерей и продавцы картин, или иначе дилеры, были злейшими врагами. Когда он услышал, как Марсель Дюшан назвал дилеров «вшами на теле художников», то принялся уверять всех, что Дюшан выразился еще слишком мягко.

— Как назвать Шерона, заплатившего Цадкину десять франков за шестьдесят рисунков? Этот же слизняк кинул Фудзите семь франков пятьдесят сантимов за акварель! И этого человека вы называете вошью? Да его следовало бы вздернуть, придушить, потом снять, пока он не задохнулся совсем, и расчленить. Дать двадцать франков Модильяни за портрет, это неслыханно.

Но наследство, полученное Жюльеном, почти закончилось, а Кейт Браунинг, богатая, высокомерная американка, не вернулась, чтобы снова купить у него картины. Может быть, ему следовало написать ей письмо с извинениями за то, что он бросил ее на балу, рассуждал про себя Мистраль. Но эта мысль задержалась ненадолго, и вскоре он уже снова вернулся к мольберту.

Кэтрин Максвелл Браунинг из Нью-Йорка не обладала большим талантом. И что самое неприятное, она об этом знала. У нее был острый ум, она тонко чувствовала прекрасное. Кейт была способна выбрать самое лучшее, стремиться к нему, но создать ничего подобного сама не могла. Она называла себя скульптором. Ее семья, сделавшая состояние на бирже, думала о ней с восхищением и удивлением, называя настоящим художником, так как ни один из ее родственников не имел ни малейшего отношения к искусству и не осмеливался его иметь. Даже те, кто учил Кейт в колледже, были настроены оптимистично и всячески ее подбадривали. Но она сама всегда знала правду.

Кейт Браунинг приехала в Париж в начале 1925 года, чтобы учиться у Бранкузи, но он не захотел с ней заниматься. Тогда Кейт отправилась в университет на факультет изящных искусств, и там профессор позволил ей приходить на занятия, после того как она показала ему фотографии лучших своих работ. Он не сомневался, что эта американка последует примеру многих своих соотечественников: купит студентам выпивку, появится несколько раз в мастерской, а затем тихо исчезнет.

Его поведение не было продиктовано абсолютно нетрадиционным и не свойственным французам желанием быть милым с иностранцами, а исключительно французским преклонением перед ее красотой, этим странным сочетанием очарования и силы воли, которые привели совершенно бесталанную девушку в самое сердце мира искусств.

Ей было двадцать два года, и совершенная форма головы позволяла ей носить на прямой пробор пепельно-белокурые, коротко остриженные волосы. Высокий лоб, выщипанные в ниточку брови, серые глаза и обтянутые скулы делали ее лицо запоминающимся, а удивительная правильность черт превращала ее в настоящую красавицу.

Ранней весной 1926 года Кейт Браунинг, говорившая на хорошем, но несколько школьном французском, появилась в мастерской Жюльена Мистраля. Ее привел сокурсник.

В первую минуту его полотна шокировали ее натренированный глаз, но она мгновенно была покорена их необычностью и тут же захотела их купить. Ей хватило одного взгляда, чтобы раствориться в этом потоке красок, и она сразу все поняла. Кейт Браунинг больше не сомневалась, что Жюльен Мистраль величайший художник своей эпохи, хотя пока с ней никто бы не согласился.

Но Кейт оказалась достаточно умной и сдержанной, чтобы противостоять импульсивному желанию немедленно скупить все работы Мистраля. Во время их первой встречи она спокойно выслушала его филиппику по поводу частных коллекционеров.

— Я знавал таких, кто покупал все, написанное художником, по бросовым ценам, потом они выжидали, пока рынок поднимется до их вкусов. И оп-ля! Они получали огромные прибыли. Эти акулы еще хуже дилеров. По крайней мере, имея дело с дилером, ты заранее знаешь, что тебя наверняка надуют.

Жюльен Мистраль поперхнулся бы от возмущения, если бы кто-нибудь сказал ему, что безмятежно слушавшая его излияния Кейт Браунинг уже видела себя его патронессой, покровительницей его таланта, ангелом-хранителем его карьеры. С этого дня Кейт не раз просыпалась по ночам, думала о Мистрале, планировала, как сделать его знаменитым. Она знала, что художник этого заслуживает.

Ее натуру собственницы прикрывала лишь легкая вуаль общепринятых норм поведения. Кейт была коварной, хитрой и упорной. Под той маской, которую она являла миру, скрывались примитивные, необузданные силы, но Кейт умела с ними справляться. Она купила одно полотно Мистраля, затем через месяц еще одно. Американка сдерживала себя, потому что поняла: несмотря на невероятную стесненность в деньгах, которую она немедленно угадала чутьем богатой женщины, Мистраль с крайней подозрительностью отнесется к любому, кто посягнет на него самого. А что такое работы Жюльена Мистраля, как не воплощение его натуры, воссозданное красками на холсте?

Кейт едва удалось уговорить Мистраля пойти с ней на бал сюрреалистов, а когда он удалился с Маги на руках, она не один раз шепнула себе: «Терпение», и приложила немало сил, чтобы не счесть его поступок оскорблением.

Может быть, Кейт захотелось вкусить другой славы, прекратив собственную безнадежную борьбу за созидание? Или этот безжалостный, невоспитанный, грубый человек стал центром ее интересов? Высокий рыжеволосый художник, двигавшийся с грацией дикого зверя, чье лицо невозможно было забыть из-за его красоты и силы?

Это не имело никакого значения. Со всей страстностью своей натуры Кейт выбрала для себя единственный путь в жизни.