Книга Нова Свинг - Майкл Джон Харрисон

Были они такие же искусственные, как текстура самой бумаги: продукция франшизы Дяди Зипа по технологии откуда-то с другой планеты. И продавались во всевозможных форматах, закрываясь на все лады: на магниты, на замочки, на застежки, на комбинированные замки или узелки из волос, которыми следовало изящно обвязать тетрадку. Некоторые – более современными способами, так что воздух у края страниц едва заметно рябил: горе тому чужаку, кто посмеет сунуть туда пальцы.

Все покупали такие блокноты, потому что ни с того ни с сего стало прикольно записывать в них свои мысли и планы, списки покупок и всякое такое.

Писали: «Кем я хочу сегодня стать?»

Вели дневники.

Все неожиданно полюбили бумагу, не признаваясь почему, а вскоре любовь эта переметнулась на что-то другое. Но кое-кто извлек из нее большую практическую пользу. Эмиль Бонавентура подхватил привычку там, где бросили ее остальные, и принялся записывать в блокноты свои наблюдения – вплоть до последнего дня последней своей вылазки в Зону Саудади. К тому времени он уже не доверял памяти. Он слишком много времени провел в Зоне. Он вынужден был напоминать сложные маршруты, планы, инструкции самому себе. Данные. Ключи. Все, что не осмеливаешься забыть, когда занят в подобной отрасли. Все, что не осмеливаешься доверить оператору. Эмиль говаривал, что работа на теневиков отучила его доверять каким бы то ни было алгоритмам. Даже прирученным. Среди записей попадались заметки о достижениях Эмиля, а добился он многого. Наблюдения вроде: «В Секторе Семь всегда идет снег. Какая бы пора года ни стояла внутри, какая бы пора ни стояла снаружи». Он разделил всю Зону по Секторам. В те дни, что бы Эмиль впоследствии ни рассказывал, entradistas вынужденно доверяли одним лишь фактам; им приходилось уверять себя, что они обладают знанием, не доступным никому другому.

Эмиль предпочитал бумагу с водяными знаками, словно пытаясь дополнительно убедиться в подлинности написанного. Он писал наклонным трудноразборчивым почерком, мало отвечавшим его натуре. И прятал дневники. Он был скрытен, как и все те entradistas, и когда Вик Серотонин получил от Эмиля его бизнес, дневники в сделку не включили.

* * *

– Вик, это не шутка. Ты слишком о многом заставляешь его вспоминать. Если получишь дневник, оставишь его в покое?

– Я не перестану сюда приходить, – ответил Вик.

Она подошла так близко, что на Вика повеяло теплом ее тела.

– Нет? – поддразнила она. Серотонин попытался поцеловать Эдит, но та увернулась.

– Вик, если ты заполучишь этот блокнот, мы тебя больше не увидим. Так или иначе ты покойник. А что толку от твоей смерти или смерти Эмиля? Иди-ка сюда, Вик. Глянь-ка на это.

Пара-тройка детских костюмов ярко-изумрудного цвета с короткими тесными блузками из фальшатласа. Пары черных балетных кожаных туфелек возрастающих размеров. Аккордеоны и запчасти к ним. Некоторые аккордеоны Эдит использовала, учась играть, пока не вырастала из них или не ломала, а другие купила позднее, потому что они ей понравились. Всех цветов, от голубого электрик до яростно-зеленого, как ее костюмы, и насыщенно-маренового; покрыты толстыми слоями лака и снабжены металлическими эмблемами ракетных кораблей, взрывающихся звезд, снежных гор. Клавиши из кости редких чужацких зверей. Эдит признавала, что при взгляде на эту маленькую обувь ее тянет плакать. Она таскала за собой этот хлам повсюду – расставляла по полкам или располагала в шкафчиках со стеклянными дверцами и гравировкой сцен экзотической природы Древней Земли. Сегодня она вознамерилась показать Вику что-то новенькое.

– Я вот в этом выступала на Пумаль-Верде. – Костюм, завернутый в пожелтевшую ткань, напоминал униформу для маршевого шествия, и, честно говоря, Эдит не помнила, как это было. – Мне было четырнадцать. – Она зарылась лицом в болеро-жакетик и вдохнула незнакомые запахи. – Я бы тебе в ту пору понравилась. Я была такая невинная, Вик. Хочешь, я и тебе дам понюхать?

– Мне кажется, – сказал Вик, которому тон Эдит не понравился, – что так нечестно.

Эдит благодушно улыбнулась своим мыслям и перешла к следующему свертку. Разворачивая его, она что-то уронила на пол.

– Эй, Вик, – протянула она, – а что это у нас?

Старый блокнот в кожаном переплете.

– Господи!.. – выдохнул Вик Серотонин.

Он как раз потянулся за дневником, когда в комнате старика наверху что-то гулко бухнуло. Вик непроизвольно глянул на потолок, и Эдит, воспользовавшись этим, шустро выдернула у него блокнот. Их взгляды встретились.

– Эмиль не спит, Вик, – сказала она. – Ты бы пошел глянул, нужна ли ему помощь.

– Я с тобой хочу об этом поговорить, – ткнул он пальцем через плечо и покинул комнату.

Эдит смотрела ему вслед. Он всегда заботился о старике. Как и об Эдит, в чьем сознании продолжала играть для переполненных залов Девчонка с Аккордеоном, с макияжем на личике, заЗипированном для идеального сходства с Ширли Темпл; один инструмент за другим, все крупней и дороже, все больше хромированных накладок и дерева дорогих японских пород, год за годом, пока Эдит росла и играла по всему гало, а потом взялась строить карьеру в нью-нуэвском танго, но всегда старалась заботиться об Эмиле, и забота эта окружала ее ненавязчивым сознанием собственной вины, ведь Эмиль столько всего для Эдит сделал – а в итоге они оба угодили в ловушку, потому что теперь сам Эмиль был не в состоянии ни о ком заботиться. Она закрывала глаза и слышала игру на аккордеоне, чувствуя себя культиваркой – воплощенной в последовательности идеальных девичьих тел, облаченных в сверкающие костюмчики с чистенькими выходными юбочками, белые носки и туфельки с круглыми мысками из лакированной кожи. Она глядела вслед Вику Серотонину, размышляя обо всем этом.

* * *

Резюме же Эмиля Бонавентуры сводилось к следующему. Начинал он сотрудником какого-то департамента корпорации «Земные военные контракты», в проекте, обозначенном просто «121», и больше об этом ничего не было известно, потому что Эмиль никогда о тех временах не рассказывал. После этого он слонялся по гало, пьянствуя и трахая всех подряд, в компании маленькой дочки, пока не осел близ Зоны в Саудади, где Эдит и выросла. Тут он укоренился. Зона его поймала на крючок. Молодым человеком он вел себя так же, как все они. Был полон амбиций, но, пока не оказался в Саудади, понятия не имел, на что годится. Спустя много лет Вик обнаружил Эмиля наполовину съехавшим с кровати в комнатенке верхнего этажа на окраине туристического порта. Верхняя часть тела Эмиля, вся в синяках и царапинах от подобных происшествий, была обернута влажной простыней. Лицо весом остального тела вдавило в стену.

– Эдит, – промямлил он, – помоги мне.

– Я Вик, – сказал Вик.

– Чего стоишь, блин, помоги ему! – заорала Эдит.

Они вместе подняли старика на кровать, после чего Эдит молвила:

– Оставляю вас, о двое бравых entradistas, предаваться беседе.

Отойдя к окну, она уставилась наружу, где на галогеновые фонари космопорта падали струи дождя.