Книга Первичный крик - Артур Янов

* Вполне вероятно, что в самом раннем периоде жизни маленький ребенок не может различать психическое и физическое поражение вследствие недостаточной зрелости своего понятийного аппарата, эти незрелые способности не дают ему возможности проводить тонкое различение между психической и физической болью. К тому времени, когда он научится это делать, вполне возможно, его первичная боль уже окажется прикрытой неврозом. Например, младенец не может осознать, что его унижают, он лишь чувствует себя неуютно, когда родители говорят ему определенные вещи определенным тоном. В таком случае, следовательно, ребенок переживает недифференцированную боль. Только позже, во время сеансов первичной терапии он впервые осознает и почувствует эту боль и осмыслит ее значение.

3 — 849

Младенец и маленький ребенок чувствуют страх непосредственно и ведут себя в полном соответствии с этим чувством. Но по прошествии времени даже внешние проявления страха могут стать предметом порицания со стороны невротических родителей («Перестань рыдать. Ты же знаешь, что тут нечего бояться»), и ребенок начинает отрицать и вытеснять страх, который занимая свое место в первичном резервуаре, усиливает напряжение. Этот вытесненный страх означает, что человек теряет способность действовать прямо и адекватно своим чувствам. Он должен отныне изобретать объекты страха (негры, солдаты и т. д.) для того, чтобы сфокусировать и упорядочить свои чувства, чтобы облегчить напряжение. Только в том случае, если мы заставим страдающего неврозом пациента прочувствовать, но ни в коем случае не вытеснить свой первичный страх, мы сможем помочь ему понять устрашающее его чувство. Здесь находится та точка, где мы вводим пациента в его страх и выводим его оттуда, чтобы он смог пережить свою первичную боль.

Исследование, о котором сообщил в «Psychology Today» (июнь, 1969) Мартин Зелигман как раз посвящено идее раннего потрясения. Зелигман, среди прочего, приводит описание опыта PJI. Соломона, в котором собак связывали и били электрическим током. После этого собак помещали в двухкамерную клетку, где они могли научиться избегать удара током, просто перепрыгнув через низкий барьер, разделявший клетку (в одной пол проводил ток, в другой — нет). Было обнаружено, что если собаку вначале били током в связанном виде, когда она не могла избежать этого, то потом в поведении этого животного наблюдалась странность — в последующих экспериментах, когда у собаки была возможность прекратить боль, всего лишь перепрыгнув через разделительный барьер, она, тем не менее, оставалась на месте, пока ее не вытаскивали силой. Другие собаки, которые не подвергались первичному воздействию тока в связанном виде (то есть, не были беспомощны) легко научились избегать боли, прыгая через барьер. Во многих отношениях маленький ребенок накрепко привязан к безвыходной ситуации, когда получает травму, и очень похож на ту связанную собаку. Ребенок точно также не может ничего сделать с

непрекращающейся болью и позже уже не умеет научиться, как поступать в подобных ситуациях, чтобы ее избежать. Если никакая реакция, какую может произвести ребенок, не приводит к благоприятному изменению ситуации, то ему не остается ничего иного, как отключиться внутренне, оставаясь пассивным и уязвимым, как связанные собаки, которые не имели возможности избежать длительной боли при первом в их жизни ударе током. Из опытов Соломона известно, что если первый в жизни удар током собака получала в несвязанном виде, то есть, в ситуации, когда она могла что‑то сделать, чтобы избежать боли, а потом, в следующих опытах ее связывали и наносили удар током, то такая собака, когда ее освобождали от пут реагировала на удары током нормально, то есть, училась перепрыгивать через разделительный барьер. В связи с этим Зелигман подчеркивает, что если ребенок криком требует, чтобы его накормили, но рядом не оказывается никого, кто мог бы это сделать, то плач становится неадекватной реакцией на голод и со временем ребенок перестает плакать, так как плач нисколько не помогает разрешить болезненное или неудобное положение. Первичная теория указывает на то, что первичная боль от недостижимости, от невыполнения самых ранних потребностей, как правило, выключает ответ до тех пор, пока индивид не вернется к истокам боли и не заплачет снова, как ребенок.

Воздействие первичной боли можно считать непрерывным и постоянным до тех пор, пока пациент не почувствует ее (я использую слово «почувствует» для обозначения «тотального переживания»). Другими словами, первичную боль нельзя удалить, используя выработку условного рефлекса. Так, ни вознаграждения, ни наказания, которые следуют за внешними проявлениями первичной боли (курение, потребление алкоголя, пристрастие к наркотикам) одни не смогут повлиять на первичную боль и изменить ее. Первичная боль все равно будет требовать невротического выхода того или иного рода до тех пор пока пациент не прочувствует саму эту боль.

Невротические коллизии нереальны, это всего лишь символическое поведение, призванное уменьшить напряжение. Так, мужчина может безудержно предаваться сексу, чтобы по

чувствовать себя любимым, не сознавая при этом своего раннего ощущения того, что он нелюбим.

Хотя напряжение ощущается больным во всем организме, есть один характерный участок, который реагирует, как местный очаг — это желудок. Сокращение мускулатуры желудка, а иногда и произвольной мускулатуры всей передней брюшной стенки — есть внутреннее болеутоляющее средство невротика. Вильгельм Райх сделал это открытие много десятилетий назад*. Многие психотерапевтические методики Райха основаны на уменьшении напряжения мышц живота.

Желудок — это то место, вокруг которого напряжение концентрируется почти у всех невротиков. Свидетельством тому служит и американский фольклор: «Мне пришлось проглотить мои слова!», «Я не могу это переварить!», «Ненавижу тебя всеми кишками!» Очевидно, что когда говорят о глотании слов, то это нечто большее, чем простая символическая словесная фигура.

Представляется, что слова — в буквальном смысле — судорожно проглатываются и проваливаются в кишки, скручивая пациента узлом. Чаще всего больной, не прошедший первичной психотерапии, сам не подозревает, насколько сильно напряжен его желудок, и начинает осознавать это только тогда, мы начинаем освобождать этот орган от напряжения. Проводя первичную терапию, мы часто наблюдаем, как напряжение отпускает пациента, что называется, снизу вверх. Сначала пациент докладывает, что напряжение ушло из желудка, потом возникает стеснение в груди, спазма сдавливает горло, потом начинается зубовный скрежет — только потом, когда произносятся все важные слова, напряжение окончательно покидает организм больного.

Я остерегусь на сто процентов утверждать, что «первичная боль поднимается из желудка в рот»; тем не менее, в нашем распоряжении есть видеозаписи, которые подтверждают феномен восхождения напряжения. В ходе проведения первичной психотерапии, чувства начинающие свое восхождение вызывают судорожные сокращения мышц передней брюшной стенки.

* Wilhelm Reich, The Discovery of the Orgone (New York, Noonday Press, 1948).

Впечатление такое, словно чувства, содрогаясь, высвобождаются из живота, который держит их, будто в тисках. Чувства, затем, поднимаются из желудка в рот и покидают организм в виде первичного детского крика. Когда это происходит и возбуждение прекращается, пациент обычно говорит, что впервые в жизни чувствует, что желудок не напряжен. До этого желудок бывает настолько стиснут напряжением, что теряет способность полноценно переваривать пищу.