Книга Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия - Гари Маркус

То же самое постоянно происходит и в реальном мире. На самом деле одна из первых научных иллюстраций мотивированных умозаключений была получена не в лабораторном эксперименте, а в полевом исследовании 1964 года, вскоре после того, как в печати появилось предупреждение главного врача Службы здравоохранения о связи курения с раком легких. Вывод о том, что курение вызывает рак легких, едва ли сегодня кому-то покажется новостью, но в те дни это была сенсация, широко обсуждаемая в прессе. Двое инициативных ученых взялись интервьюировать людей, спрашивая их, как они оценивают вывод главного врача. Как можно догадаться, курильщиков его отчет убедил меньше, чем некурящих. Курящие выступали с целым рядом контраргументов: «множество курильщиков живет долго» (что не совпадало с представленными статистическими данными); «многое в жизни случайно» (отвлекающий маневр), «курение лучше переедания или пьянства» (тоже не по делу); «лучше курить, чем нервничать» (утверждение, которое не поддерживают никакие данные).

Реальность такова, что мы просто не рождены для взвешенных суждений; даже студенты – выпускники элитных университетов подвержены такой слабости. В одном известном исследовании студентов Стэнфордского университета попросили оценить ряд исследований об эффективности высшей меры наказания. Некоторые студенты изначально были настроены в пользу смертной казни, а некоторые – против. Студенты охотно находили изъяны в исследованиях, где ставились под сомнения их убеждения, но легко пропускали серьезные недостатки в таких исследованиях, где делались выводы, с которыми они заведомо были согласны.

Соедините контаминацию представлений, склонность к подтверждению и мотивированные умозаключения, и вы получите биологический вид, готовый поверить во что угодно. На протяжении истории люди верили в то, что земля плоская (несмотря на свидетельства противоположного), в привидения, в ведьм, в астрологию, в благотворность самоистязания и кровопускания. По большей части эти верования благополучно ушли в прошлое, но некоторые люди по-прежнему тратят кровно заработанные деньги на эзотерическое чтиво и спиритические сеансы, и даже я сам частенько замираю при виде черной кошки. Или возьмем пример из политики: через полтора года после вторжения в Ирак в 2003 году, 58% людей, голосовавших за Джорджа Буша, все еще верили, что в Ираке есть оружие массового уничтожения, несмотря на свидетельства обратного.

И потом, как сообщалось, сам президент Джордж Буш заявлял, что имел личный и прямой контакт с Всевышним. И если судить по тому, что он был избран, это пошло ему на пользу; согласно обзору 2007 года исследовательского центра Пью 63% американцев не хотят голосовать за кандидата, который не верит в Бога.

Таким критикам, как Сэм Харрис (автор книги «Конец веры»), такое положение дел кажется абсурдным:

Чтобы увидеть, насколько наша культура… пропитана иррациональностью… просто везде замените слово «Бог» именем вашего любимого олимпийского бога. Представьте, как президент Буш изъясняется на Национальном молитвенном завтраке: «За всем в жизни и в истории стоят служение и цель, обусловленные справедливостью и Зевсом». Представьте в его речи перед конгрессом (20 сентября 2001 года) такое предложение: «Свобода и страх, правосудие и жестокость всегда находились в состоянии войны, и мы знаем, что Аполлон не занимает нейтральное положение между ними».

Религия пользуется особым влиянием отчасти потому, что люди хотят, чтобы это было правдой; среди всего прочего религия дает им чувство, что мир справедлив и тяжкий труд вознаграждается. Такая вера обеспечивает чувство цели и принадлежности как на уровне личности, так и в космическом масштабе; нет сомнения, что желание верить дает и способность верить. Но все это не объясняет, почему люди склонны к вере, несмотря на явное отсутствие прямых доказательств.[18]Поэтому мы должны обратиться к факту, что эволюция оставила нам способность дурачить самих себя и верить в то, во что мы хотим верить. (Если мы молимся и случается что-то хорошее, мы замечаем это; если же ничего не происходит, мы не замечаем несовпадения.) Без мотивированных умозаключений и склонности к подтверждению мир был бы другим.

Как можно видеть в опросе курильщиков, пристрастные суждения имеют как минимум одно преимущество. Они помогают нам защищать свою самооценку. (Конечно, речь идет не только о курильщиках; я видел ученых, которые во многом вели себя похоже, отчаянно цепляясь за исследования, ставившие под сомнение то, во что они верили.)

Беда тут в том, что самообман часто ведет нас в ложном направлении. Когда мы дурачим себя посредством мотивированных умозаключений, мы можем придерживаться ложных, а то и бредовых убеждений. Они способны вести к социальным конфликтам (когда мы решительно пренебрегаем взглядами других людей), к саморазрушению (когда курильщики пренебрегают рисками из-за своей привычки) и к научной слепоте (когда ученые отказываются признавать данные, идущие вразрез с их теориями).

Когда люди во власти предаются мотивированным суждениям, пренебрегая важными свидетельствами их собственных ошибок, результаты могут быть катастрофическими. Так, вероятно, произошла одна из самых грандиозных ошибок современной военной истории весной 1944 года, когда Гитлер по совету своего ведущего фельдмаршала Герда фон Рундштедта решил защищать Кале, а не Нормандию, несмотря на лоббирование генерала менее высокого ранга Эрвина Роммеля. Плохой совет фон Рундштедта, порожденный стремлением не отступать от собственных планов, стоил Гитлеру Франции, а возможно, и всего Западного фронта.[19]

Почему существуют мотивированные суждения? Здесь дело не в эволюционной инерции, а просто в отсутствии предвидения. В то время как эволюция наградила нас способностью мыслить, она не удосужилась обеспечить нас мудростью: ничто не заставляет нас быть беспристрастными, поскольку никто не предвидел опасности в соединении мощных инструментов мышления с опасным искушением самообмана. В результате, предоставив нам самим решать, насколько использовать наш механизм сознательных умозаключений, эволюция дала нам свободу – к лучшему или к худшему – быть настолько субъективными, насколько нам захочется.