Книга Аэроплан для победителя - Дарья Плещеева

— Но что, что я должен сделать для вас?!

Слово «должен» Танюше понравилось.

— Как? Вы все еще не догадались?

— Нет…

— Но ведь у меня только один способ вырваться на свободу, чтобы поступить в летную школу… Только один, понимаете?

— Отчего вы не хотите прямо назвать его?

— Мне стыдно…

И ему пришлось чуть ли не на коленях умолять, чтобы она шепотом произнесла:

— Это законный брак…

Сперва Николев пришел в полнейшее смятение. Законный брак был для него событием, столь же отдаленным во времени, как собственные похороны.

— Тамарочка… — прошептал он.

— Алеша, я знала, что вы мне истинный друг! Милый, дорогой, вы меня спасете из этого ада!

Назвать адом Танюшину жизнь под материнским присмотром мог бы только круглый дурак: Терская почти не сковывала дочкиной свободы, не жалела денег на ее наряды, даже велосипед купила по первой просьбе. Но у Николева от удивительной беседы в голове помутилось, и он вдруг понял, что девушка, которую лишили возможности сверзиться с пятидесятиметровой высоты и сломать себе шею, воистину ощущает себя в аду.

— Да, Тамарочка, я спасу вас! — сказав это, Николев ощутил бешеный прилив гордости от сознания своего благородства. Опять же, и девушка была прехорошенькая.

— Это нужно будет свершить тайно, глубокой ночью!

— Да, конечно!

Николева осенило — у него появилась невеста, настоящая невеста, и теперь-то уж можно ее поцеловать. На пляже никого, кроме рыбацких псов, не было, он еще на всякий случай огляделся и быстро чмокнул Танюшу в щеку. И она его тоже чмокнула — предвкушая, как изобразит это смехотворное событие в своем дневничке.

Потом они стали выбирать церковь для своего венчания.

Православный храм в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы был построен для нужд знатных дачников неподалеку от Майоренхофа, в Эдинбурге. Туда актрисы уже ходили, заказали молебен об успешных гастролях. Церковь была красивейшая, хоть и деревянная, украшена тончайшей резьбой, с высокими шатрами, с позолоченными главами. Какая девушка отказалась бы венчаться в столь милом храме? Но Танюша рассудила так — это очень хорошее место, и настоятелю храма не захочется лишних неприятностей на свою голову, если откроется, что он совершил браковенчание вопреки воле родителей жениха и невесты.

Была также Владимирская церковь в Дуббельне. И еще — деревянный храм в Кеммерне во имя святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Нужно было выбирать меж ними.

Дуббельнская была ближе.

— Идем, Алеша! — Танюша огляделась и немного растерялась. — А где Дуббельн?..

Они высмотрели в дюнах рыбака, который на задворках своего жилища налаживал коптильню — рубил ольховые дрова, дававшие самый подходящий дым. Он немного знал по-немецки, так что сумел указать верное направление. Аромат вокруг его дома витал такой, что Алеша ощутил резкий и непобедимый голод. Когда речь о продаже копченой камбалы — общий язык находится скоро, опять же, Николев уже знал ее местное название «буты». Он взял этих «бутов» пять фунтов — и нежных, с мужскую ладонь величиной, плоских золотистых рыбок, и больших, с которых прежде, чем есть, следовало ободрать с одной стороны шкуру, годную на подметки. В придачу ему отдали за гривенник старую корзинку. Так что во Владимирский храм он явился с корзинкой в левой руке и с Танюшей, вцепившейся в правый локоть.

Батюшку они нашли в саду возле священнического дома, за вкопанным в землю столом. Отец Николай готовил проповедь и со всеми удобствами, на свежем воздухе, с большой кружкой пива для подкрепления духа, выписывал из старых книг нужные цитаты. На нем по случаю жары был помятый черный льняной подрясник.

— Батюшка, спасите меня! Только вы можете меня спасти! — воскликнула Танюша. — Я не хочу служить в театре! А они меня заставляют!

— Как — заставляют? — удивился батюшка.

— Моя родственница — актриса, она хочет, чтобы и я пошла тем же путем. Батюшка, я не хочу, я не могу! Я лучше утоплюсь! Мне не нужен театр, мне не нужны богатые покровители!

— Боже мой… — только и мог сказать ошарашенный батюшка.

Алеша ждал чего-то этакого, но и он совершенно обалдел от трагического монолога.

— Отчего я не могу жить как все? Выйти замуж за доброго человека? Стать хорошей женой… да, и хозяйкой! И матерью! И растить деточек! И чтобы в моем приходе меня все знали, все бы со мной в храме Божьем здоровались! И чтобы дом свой, и мебель своя, и все именины праздновать! И на Пасху самой кулич печь, не покупать в последнюю минуту у каких-то грязных баб! Батюшка, я на все готова — лишь бы не на сцену!

«Все» означало — повенчайте нас как можно скорее и спасите невинную душу от зловещей Мельпомены самым святым и христианским способом.

— А замужнюю даму уже не заставят с голыми ногами по сцене скакать! Замужняя ведь только мужа слушаться должна, правда, батюшка?

Очевидно, это была первая в жизни батюшки прирожденная артистка, налетевшая на него, как ночной осенний шторм, и заставившая выкинуть из головы практические соображения. Алеша, стоя рядом, только кивал да в нужную минуту, будучи дернут за руку, рухнул вместе с Танюшей на колени перед батюшкой.

Венчание было назначено через две недели — чтобы брачующиеся смогли к нему достойно подготовиться, исповедаться и причаститься.

— Ну вот, — сказала Танюша, — половина дела сделана. Алешенька, вы не бойтесь, мы будем жить, как брат и сестра! Только, Христа ради, обо всем молчите! Пусть это будет для мадам Терской приятным сюрпризом!

Глава седьмая

В женской гримуборной зашла речь о госпоже Зверевой и о полетах.

— Один раз я это видела — и с меня довольно, — сказала Эстергази. — Генриэтточка, душенька, затяни мне корсет потуже.

У всех древних гречанок под пеплосами и хитонами, разумеется, были корсеты.

— Где этот подлец Швейцер?! — спросила всех сразу Полидоро. — Повернись, Лариса. Нет, вы мне скажите — где этот подлец?!

Парикмахер, которого наняли причесывать артисток перед «Прекрасной Еленой» и концертами, безбожно опаздывал.

— Надо все рассказать Маркусу, — твердо произнесла Терская. — Он нам подлеца сосватал — он пусть и другого ищет. А я бы съездила еще раз в Зассенхоф. Отчего нет? Там очень приличная публика. И мы бы напомнили рижанам о своем существовании, что, право, не вредно.

Эта затея адресовалась Танюше, которая после ссоры не разговаривала с Терской. Нужно было как-то мириться с упрямицей, пока она чего не натворила от обиды. Терская еще не знала, что Танюша — девица чересчур предприимчивая, ей предстояло это выяснить дней через восемь-десять — когда новобрачные, прямо из-под венца, явятся принимать поздравления.