Книга Пороки - Евгения Савченко

Меня окружил шум падающих на пол вещей, грохот вытрясаемых ящичков. Я в спешке перебирала предметы, расставленные на немногочисленных настенных полках.

Сатира сказала мне правду. В тот день, когда я впервые оказалась в этой пыльной, усталой спальне двух актеров. Здесь не было даже следов косметики. Бельевой шкафчик отсутствовал. Тод вынул из ящиков столика с зеркалом книги карманного формата.

— Как глупо, — он безразлично бросил пару книг на кровать: — Зачем хранить всё это?

Падая, страницы книг распахнулись, и вложенные между ними бархатные темно-красные ссохшиеся лепестки разлетелись по белым простыням.

— Проклятие, — Тод состроил недовольную гримасу: — Это ж надо было…

Эти сухие кусочки воспоминаний напомнили мне, как Сатира носилась с цветами, подаренными Юлием. С восхитительными нежными темно-красными розами.

А теперь эти сухие кусочки контрастировали с белыми неуютными простынями, заставляя мою память разрываться на части.

Растерев лицо руками, я позвала:

— Тод… Тод?

— Чего? — Он неохотно пробурчал из-под кровати, куда полез, всё ещё надеясь найти злополучный моток лески.

— Тод? Посмотри на меня, пожалуйста…

Тод вылез ко мне из темноты и пыли и уселся прямо на полу:

— Ну, чего тебе?

— Что произошло сегодня? — Мне необходимо было знать. Просто затем, чтобы знать.

Раздражение сползло с его лица.

— Я сам только и думаю об этом.

— Так что же?

— Я не уверен… — Голос его был задумчив, словно он просто размышлял вслух: — Приходил этот человек, ним разговаривала Сатира. Юлия в тот момент не было.

— Этот человек, кто это?

— Фред. Они говорили о нем раньше, ты должна помнить. Они, Юлий и Наркоман.

— И что потом? — Я видела, что он не уверен в своих словах.

— Ну, Юлий, Кажется, был недоволен. Но когда он вернулся, Сатира уже слетела с лестницы. Я ничего не мог сделать, я…

Мысли в моей голове как-то не собирались. Фред, Фред, кто же этот Фред?.. Да, они упоминали о нем, ну и что?

— А в чем причина помешательства Сатиры? — Я спросила и тут же пожалела об этом.

— А я так думаю, что это ты, — Тод внимательно посмотрел мне в глаза: — Кнопка, ответь мне честно, что было между тобой и Сатирой, а?

Я лишь покачала головой. Слов не нашлось.

Ещё несколько минут мы просидели в полной тишине, после чего Тод спохватился, ругая наше безделье:

— Она же там, внизу…

— Идем отсюда. — Мне не хотелось уже ничего.

— А как же леска, мы же должны…

— Мы ничего не найдем здесь, Тод. По крайней мере, я так думаю.

Кафельный коридор показался мне ещё более холодным и неприветливым, чем прежде. В комнате на столе Сатира уже лежала, перевернутая на живот. Она тяжело и нервно вздыхала, когда тонкая изогнутая игла пронзала её кожу. Аккуратными, пытливыми стежками Серый Кардинал сшивал рану.

От этого зрелища мы с Тодом снова застыли. На лице Юлия отражался весь ужас, который он испытывал, намеренно причиняя боль любимому человеку. И только руки выдавали его. Было очевидно: Серому Кардиналу не в первый раз приходится на живую зашивать человеческую плоть. Ловкие холодные движения контрастировали со страхом, отражающимся в глазах.

Тод снова стал мертвенно-бледного цвета. На лице проступил пот, губы чуть сжались от приступа дурноты. Кровь настолько отхлынула к сердцу, что кожа его казалась почти прозрачной, впитавшей в себя огромное количество пустых темно-синих нитей-капилляров.

— Мы не смогли найти… — Тод попытался, но так и не смог выдавить из себя уже никому не нужные слова оправдания.

— Леску? — Спросил Серый Кардинал, не отводя сосредоточенного взгляда от раны.

— Ты вернулась, Кнопка, тупица? — Что-то изменилось в настроении Сатиры. Грубость в выражении её лица меня изумила.

— Да, мы не смогли найти леску, — голос Тода упал до слабого шепота.

— Наверное, потому что она лежала в коробке, что я принес с собой, — невозмутимым Юлий оставался только на словах, в этот самый момент он пронзал в очередной раз рваный край кожи, протягивая леску за иглой.

— Если ты знал об этом, — устало спросила я за моего замолкнувшего друга, которому, очевидно, стало совсем плохо: — Если знал, зачем же ты отправил нас искать её?

— Мне нужно было её успокоить, — Серый Кардинал с нежностью провел кончиками пальцев по спине Сатиры: — Она в последнее время так странно на тебя реагирует. Кнопка, у меня есть для тебя вопрос.

— Вернулась, чтобы пожалеть меня? — Сатира не обращала никакого внимания на то, что одновременно с ней говорил Юлий. Она снова стала язвительной, резкой.

Я ничего не смогла ответить, без всяких чувств смотря ей в лицо. Пока мы перебирали пыльные вещи наверху, Серый Кардинал аккуратно потянул за невидимые ниточки, подкрутил винтики на место, подправил извилины в её фарфоровой головке. И вот перед нами снова предстала прежняя Сатира. Ничего, кроме веселящей желчи.

А каким было её лицо до моего ухода… Как она просила, как билась в истерике. Или она знала, что, оставшись наедине со своим хозяином, снова будет вынуждена стать ручной? Ручной, но лишь для него одного.

Только вот мои мысли не были обоснованы. Если бы эта игра надоела Сатире, она просто не стала бы её продолжать. А в её исполнении продолжение было шикарным:

— Давай, Кнопка, я же так нуждаюсь в твоем сочувствии, как думаешь? — Она состроила плаксивую гримасу, игриво хлопая ресницами.

Серый Кардинал внимательно посмотрел на меня:

— Что произошло между Сатирой и тобой?

Между Сатирой и мной… Он даже не сказал: «между вами». Ему и в голову не приходило, что я и его блондинка можем быть в чем-то едины, можем быть вместе, что между нами вообще есть что-то общее. Он лишь смутно чувствует какую-то связь, взаимные реакции.

— Ничего между нами, Юлий.

Он как-то рассеяно кивнул. Не поверил.

— А где твоя Скрепка, девочка? — Сатира вдруг вспомнила о Нике: — Где это странное существо, с которым ты пришла сюда в первый раз? Где же твоя обворожительная сладенькая Никки?..

Я промолчала.

— Она, кажется, больше не хочет тебя видеть, так? Какая неудача, мне жаль тебя, дорогая … — Выражение её глаз говорило обратное. Сатира вздрогнула от того, что Юлий снова пронзил ей кожу иглой.

Мой взгляд остановился на том, как Серый Кардинал делает последний стежок. Как аккуратно, подтягивая леску туже, закрепляет её умелым узелком. Скользкие нити даже не смели выскользнуть из его измазанных кровью рук. Но в тот момент страшным показалось мне не его умение с хирургической аккуратностью делать швы, страшной показалась сама идея пронзать воспаленные края пореза иглой. Сделать множество мелких ран, чтобы закрыть одну большую.