Книга Зачем нужен Сталин - Сергей Аксененко

Например, когда судили Веру Засулич за ее покушение на петербургского градоначальника Ф. Трепова, многие сотрудники прокуратуры отказывались ее обвинять, так как боялись «замарать» свою репутацию, зато адвокатами Засулич вызвались быть многие юристы. Оправдание обвиняемой судом присяжных, то есть представителями общественности, вызвало настоящую эйфорию в среде интеллигенции.

Новые волны терактов приводили к новым волнам репрессий, жизнь ценилась все меньше и меньше, и в таком психологическом климате большинство интеллектуальной элиты России вступило в XX век. Хочется подчеркнуть, что в данном случае имеется в виду только «состояние мозгов» интеллигенции.

Широкие народные массы поначалу сочувственно относились к жертвам революционных терактов. Так после убийства Александра II народовольцами среди крестьян распространилось убеждение, что «господа» убили царя за то, что он отнял у дворян право владеть крестьянскими «душами». Но после ряда ошибок правительства (самой фатальной из которых стал расстрел мирной демонстрации рабочих, шедших к царю в январское воскресенье 1905 года) настроения интеллигенции стали охватывать другие слои населения. И уже убийство московского генерал-губернатора великого князя Сергея в 1905 году ничего, кроме насмешек обывателей (свидетелей теракта), не вызвало. Таким образом, в обществе укоренилась мысль о дозволенности отнимать жизнь человека ради блага человечества. А в среде профессиональных революционеров, людей, готовых в любой момент пожертвовать ради революции жизнью, такой подход был чуть ли не аксиомой.

Немного об этой среде. Как это ни парадоксально, в XIX веке образовался целый слой людей, профессиональной деятельностью которых была работа, направленная на борьбу с властью. Это был именно слой — такой же, как купцы, учителя, священники, врачи… А революционер— была профессия, такая же, как и все остальные.

Скажем, в семье Бонч-Бруевичей один брат — Владимир Дмитриевич— избрал карьеру революционера, участвовал в трех революциях и в итоге «дослужился» при большевиках до должности управделами Советского правительства. Другой Бонч-Бруевич— Михаил Дмитриевич — выбрал карьеру военного и дослужился в царской армии до генерал-лейтенанта (для сравнения — такое же звание имел А. Деникин, но Михаил Дмитриевич стал генерал-лейтенантом на год раньше Антона Ивановича).

И хотя формально братья находились бы вроде по разную сторону баррикад, это не мешало им ладить между собой. И после революции именно генерал-лейтенант Бонч-Бруевич стал первым советским начальником Генштаба (при верховном главнокомандующем прапорщике Крыленко), а вскоре— руководителем Высшего военного совета и начальником полевого штаба РВС республики. Позже (в 1944 г.) Бонч-Бруевич получил звание генерал-лейтенанта уже в Красной Армии, а также стал, как и его брат, доктором наук.

Вереде революционеров постепенно сложилась своя иерархия, появились надежные и постоянные источники финансирования революционной деятельности, сформировалась своя историография, философия, литература, традиции. Да и не могло быть иначе, когда люди на протяжении трех поколений профессионально занимаются какой-то работой.

Работа эта была опасной, постоянно грозила тюрьмой и смертью, поэтому революционерами оставались лишь люди с особым складом характера, не похожие на среднестатистического обывателя. Волей судьбы такие люди оказались в России у власти — я имею в виду не только большевиков. Например, такой известнейший террорист, как организатор и руководитель многих покушений эсер Б.В. Савинков, стал после Февральской революции заместителем военного министра и управляющим министерством.

И вот когда бывшие революционеры начали воевать между собой, они, в отличие от царских властей, знали всю подноготную подпольной работы, знали сильные и слабые стороны друг друга и, самое главное, сохранили вынесенные из подполья традиции…

Большое значение для объяснения феномена 1937 года имеет и психологическое состояние общества того времени. Тут нельзя не упомянуть о лишениях и потерях, ожесточивших людей, в Первой мировой и Гражданской войнах, об ожидании новой большой войны (в предчувствии столкновения с фашистами было не до сантиментов), о том, что страна жила в окружении враждебных государств.

Таким образом, несмотря на кажущуюся близость к нам 1937 года, психологию людей того времени нельзя адекватно понять тем, чье мировоззрение сформировалось в относительно спокойные годы. «Подогревающие» факторы влияли как на психологию властей, допустивших репрессии, так и на психологию народа в целом, в большинстве своем принявшего эти репрессии как продолжение борьбы с врагом предшествующих лет.

3.3. Советские «олигархи»

Теперь проанализируем непосредственные причины 1937 года. Главной из них, на мой взгляд, является то, что репрессии 37-го — это вершина айсберга, в подводной части которого кроется борьба центральной власти с «олигархами».

Понятие «олигархия» происходит от греческих слов oligoi (немногие) и arche (власть) и буквально означает «власть немногих». Однако сейчас оно употребляется не только в отношении древнегреческих богатеев. В современной публицистике олигархами принято называть крупных собственников, владеющих, в числе прочего, средствами массовой информации и пытающихся оказывать влияние на политику государства. Мы будем использовать здесь это понятие в более широком, но одновременно и в более специфическом смысле. Олигархи, в контексте данной книги, — крупные политические фигуры, способные в силу тех или иных факторов вести самостоятельную по отношению к центральной власти политику, причем политику, в числе прочего, и вне рамок закона (иначе любого известного парламентария можно было бы олигархом назвать). Олигархи опираются на подконтрольные им и значимые в масштабах страны ресурсы и способны (как правило, блокируясь друг с другом) в благоприятном случае сменить власть. В таком понимании олигархами можно считать диадохов Македонской державы (после смерти Александра), французских и английских графов, герцогов, баронов времен феодальной раздробленности, польских магнатов, полевых командиров в Афганистане и Чечне, финансовых воротил в России во времена ельцинского правления.

Дело в том, что после революции, и особенно после гражданской войны, в СССР появилась прослойка заслуженных политических и военных деятелей, которые обладали громадной властью, популярностью в обществе и даже определенной харизматической «аурой» — их именами называли города и колхозы, их славили в стихах и песнях, некоторых — именовали «вождями» («вождь Украины — Каганович» — цитата из газет 1920-х годов). Постепенно подобные деятели сформировали вокруг себя целые кланы сторонников и просто зависимых от них людей. Власть их укреплялась, влияние росло. Советские «олигархи» отличались молодостью, честолюбием, умом, большим жизненным опытом и относительной независимостью в принимаемых решениях. Да, они подчинялись партийной дисциплине. Но это подчинение было сознательным, функционеры имели право высказывать свое мнение, отстаивать его, проводить через голосование, находить «консенсус» и уж потом выполнять принятые совместно решения. К тому же, условия предыдущей работы, во время борьбы в революционном подполье и на фронтах гражданской войны, приучили этих людей принимать самостоятельные решения и брать на себя всю полноту ответственности. Советские «олигархи» были победителями, что накладывало огромный отпечаток на их психику.