Книга Лица - Джоанна Кингсли

Женя поймала взгляд Дмитрия и поняла, что и он тоже вспоминает об этом.

После торта Георгий поставил на патефон пластинку, и когда хор советской армии затянул любимую русскую народную песню: «Ты постой, постой, красавица моя…», — живо подхватил:

— «Дозволь наглядеться, радость, на тебя…»

Остальные присоединились к нему — любовную песню написал уходящий на войну солдат. «Дозволь наглядеться», пока я не вернусь, и мы не заживем счастливо. Дмитрий придвинулся к Вере и положил ей руку на плечо.

— Сынок, — окликнул его Георгий. — Помнишь, в прошлом году на день рождения Жени мы плясали, как два казака.

Тогда они плясали, взявшись за руки, на корточках, высоко подбрасывая каблуки. «Еще ничего не случилось, — подумала Женя. — Был мир. Они еще даже не поссорились».

— Помню, — ответил Дмитрий и снял руку с Вериного плеча. Несколько мгновений никто не мог произнести ни слова: радостное настроение померкло.

— Ты будешь снова танцевать, — повернулась к Дмитрию Вера. — Ведь случаются же чудеса.

Он попытался улыбнуться, но его лицо оставалось мрачным.

Женя безнадежно взглянула на подруг. Праздник был испорчен.

Сколько Женя себя помнила, их семья каждый год две недели проводила на даче — загородном домике на берегу озера, который отцу предоставляли, вместе с ЗИСом, в качестве признания служебной должности отца. В это лето Дмитрию предстояло ехать на костылях, и Женя гадала, сможет ли он переплывать с ней озеро?

Но когда настало время уезжать из города, Дмитрий объявил, что он остается.

Встревоженная тетя Катя посмотрела на него, не зная, продолжать ли ей собирать его чемодан.

— Как же так? — воскликнула она, вынимая еще одну рубашку из шкафа.

— Перестань, — приказал ей Дмитрий. — Я же сказал, что не поеду.

Кате жизнь представлялась размеренным распорядком, и нарушение его грозило хаосом. Положив рубашку обратно в шкаф, она поспешила вон, известить Георгия.

Через минуту отец был уже у сына в комнате:

— Что это ты затеял, почему не хочешь ехать? — закричал он.

— Предпочитаю остаться здесь. Буду заниматься, — холодно ответил Дмитрий, но дрожь в голосе выдала его волнение. Со дня несчастного случая он не ходил в школу, но усиленно занимался дома и по итогам года вышел на третье место в классе.

— А я тебе говорю, что поедешь!

— Зачем? Что я там буду делать? Заниматься спортом или болтать с высокопоставленными соседями? Нет уж, лучше я здесь останусь.

— Нельзя! Кто тебе здесь будет готовить? — в запале Георгий ухватился за первый попавшийся предлог.

— Я и сам себе приготовлю, как все другие люди. Не хочу, чтобы мне кто-нибудь прислуживал, и дача мне тоже не нужна. Сколько горожан имеют дачи? — голос брата опасно задрожал, и Женя крепко зажмурила глаза на своей половине, как будто этим жестом могла предотвратить ссору.

— Будь она проклята, эта дача, — кричал Дмитрий. — Привилегии создают элиту — бедствие рабочего класса — и угрожают истинным целям…

— Довольно! — проревел Георгий. — В шестнадцать лет ты уже знаешь ответы на все вопросы? А я говорю, что ты невежда. Не понял даже основного закона социализма — признания власти и подчинения ей. Проку из тебя не выйдет. Будешь противиться отцу, не подчиняться власти, — станешь одним из тех проходимцев и злопыхателей, которые засоряют наше общество, пока оно не вырвет их с корнем!

— Ты уже это проделал с моей матерью.

Наступило зловещее молчание. Женя тряслась по другую сторону перегородки, потом услышала, как отец медленно и раздельно произнес:

— Я умываю руки, — потом различила тяжелые неровные шаги, — знакомая тошнота снова овладела желудком.

Следующим утром она сидела в машине между отцом и тетей Катей и всю дорогу в деревню не сказала ни единого слова.

Но на даче напряжение стало спадать. Каждое утро она купалась в озере, заплывала не так далеко, как с Дмитрием, но ежедневно проводила в воде один-два часа, и размеренный ритм гребков уносил прочь заботы.

В полдень или ближе к вечеру они ходили с отцом на прогулки и, несмотря на его медленный шаг, прогулки ей нравились. Напряженности между ними не осталось. Они обсуждали растения и деревья, которые встречались на пути. Георгий указывал на птиц над головой и называл их имена. Иногда гуляли молча, но им было хорошо друг с другом. Обычно Женя рвала цветы и дома составляла из них утонченный букет.

На прогулках в лесах и полях отец и дочь были постоянно одни. На пятый день Георгий принялся рассказывать случаи из своего детства и о своих родителях — дедушке и бабушке Жени, о них она прежде ничего не слышала.

Вечером они играли в карты или он читал дочери вслух из Пушкина или современных авторов, таких, как Алексей Толстой. Во время чтения он пил только воду, хотя не проходило дня, чтобы он не выпил поллитра, а то и больше, водки. Но в деревне Георгий делался мягче и не бесился от ярости или от горя.

Дни тянулись мирно, и Женя была довольна. Но в памяти она возвращалась к другому лету, когда вся их семья была здесь вместе, и тогда чувствовала себя покинутой и одинокой. Она старалась заставить себя не вспоминать о Дмитрии, по которому сильно скучала, и при Георгии никогда не упоминала ни о нем, ни о матери.

Но на девятый день в деревне, когда дождь не переставая лил уже тридцать шесть часов, Женя почувствовала, что ей не сидится на месте.

— Хорошо бы Дмитрий был с нами, — непроизвольно вырвалось у нее.

Отец перестал качаться на стуле и отложил номер «Правды». И она пожалела, что не прикусила язык.

— Я бы тоже этого хотел, — проговорил он.

— Ты?

— Мы с сыном слеплены из одного теста, — задумчиво продолжал Георгий. — Когда я смотрю на него, то вспоминаю себя, каким я был когда-то.

— Но вы так сильно ругаетесь!

Отец кивнул:

— Схожие люди яростней всего ругаются друг с другом. Две кошки дерутся отчаяннее, чем кошка с собакой, — он взял газету с колен, а Женя уставилась в сумрачную пелену дождя, бьющего в стекло.

— В истории много примеров, — Георгий снова отложил газету, — примеров того, как родственники относятся друг к другу более жестоко, чем незнакомцы.

— Но ты любишь Дмитрия?

Он странно посмотрел на нее.

— Как же я могу не любить? Он ведь и есть я сам.

Отец вернулся к газете, а дочь опять принялась смотреть на дождь — его слова отдавались в ее голове. Женя не понимала, как обаятельный юноша Дмитрий и отец могут быть одним человеком. Они казались такими разными — как ночь и день, как солнечный свет и дождь. Мысленно она попыталась поменять их лица — отец симпатичен, а Дмитрий изувечен — бесполезно, видения не получилось. Все, что она смогла вообразить, — молодого человека, Георгия в юности, и представить, что он все еще живет где-то внутри отца, постоянно стараясь выйти наружу, и всегда вынужден отступить обратно.