Книга Все или ничего - Елена Ласкарева

— Это милиция вас вызывает, а не вы ее. Говорю же — майор Ковалев. Двадцать четвертое отделение. Квартира Львовых, я не ошибся?

— Да! Да! Что? Петя?

— Жив, жив, не волнуйтесь. У нас. Все в порядке: задержан за незаконное хранение оружия.

— Ничего себе в порядке! Я подъеду?

— Ха-ха, можете не ехать.

— Да в чем дело?!

— Можете запросто дойти пешком. Мы в двух шагах от вас. — И майор Ковалев, юморист в милицейской форме, продиктовал адрес отделения.

Петя сидел понурый, старательно ковыряя прыщик на щеке, и объясняться с отцом не хотел.

Майор же Ковалев, красноватый нос которого красовался на положенном ему месте, выложил перед Львовым изъятое у подростка оружие:

— Полюбуйтесь, родитель.

Этим предметом действительно нельзя было не залюбоваться: Львов сразу же узнал один из ценнейших экспонатов своей коллекции. Подлинный испанский мушкет шестнадцатого века, украшенный тончайшими резными пластинами из слоновой кости, занимал письменный стол от края до края.

— Калибр двадцать три миллиметра! — сурово изрек майор, как будто оглашал окончательный и не подлежащий обжалованию приговор.

Петя молчал, угрюмо сопя. Теперь он отвлекся от прыщика и переключился на ноготь, который пытался обгрызть до самого основания.

Владимир понял, что выяснение родственных отношений нужно отложить: сейчас надо выручать ребенка.

— Разве это оружие? — изумленно спросил он. — Это произведение искусства. Из него и стрелять-то нельзя. И пуль таких уже в природе не существует, и запал у него — фитильный.

Ковалев почувствовал себя уязвленным. Его, кажется, обвиняют в невежестве?

— А в качестве дубинки? Да им можно человека с одного удара уложить! Старушку какую-нибудь… К тому же вместо фитиля несложно использовать зажигалку. А таковую мы тоже изъяли у гражданина Львова Петра Владимировича!

После чего он предъявил родителю яркий желтенький «Крикет».

— Ты что, курить начал, Петя? — нахмурился отец. — И давно?

Подросток ухмыльнулся:

— С третьего класса примерно.

Вместо того чтобы его отчитывать, Львов обернулся к милиционеру.

— Вот видите! — торжествующе объявил он. — Зажигалка у него для курения, а не для стрельбы! Сигареты ведь, наверное, тоже изъяли?

— Ну, — нехотя согласился Ковалев. — Дорогие смолит, стервец. Не всякому такие по карману.

Львов намек понял.

— Сигареты и зажигалку вы оставьте себе, с курением сыну придется завязать. Да, кстати, — как бы случайно вспомнив, спохватился он. — Я прихватил Петино свидетельство о рождении: может, анкетные данные требуется уточнить?

И он передал майору зеленую клеенчатую книжицу, щедро начиненную зеленоватыми же хрустящими купюрами американского происхождения.

Не выступал ли раньше Ковалев в качестве артиста оригинального жанра? Он еле заметно шевельнул предплечьем, и свидетельство вдруг оказалось лишенным посторонних предметов. Куда там до него Акопяну или Кио!

— А! Так Петр Владимирович — несовершеннолетний? — произнес майор с видом глубочайшего изумления, как будто прежде не наводил никаких справок. — Ваше счастье, родитель! А то бы… знаете… меры пресечения…

— Да-да, — подыграл Львов. — Ему только тринадцать. Но я вам обещаю: меры пресечения приму сегодня же! У меня с армейских времен сохранился ремень. Знаете, с такой увесистой тяжеленькой пряжечкой…

— Как не знать! — Настроение у Ковалева заметно поднялось. Исчезнувшее содержимое Петиной метрики, перекочевавшее в карман серого кителя, согревало ему душу. — Только вы уж не обманите, пресеките! Отбросьте отцовскую жалость!

— Непременно! — Владимир долго тряс его руку — руку искусного фокусника. — Со всей отцовской суровостью! По максимуму! Я, знаете ли, по складу характера Тарас Бульба!

Поистине бессмертны ваши персонажи, многоуважаемый господин Гоголь!

— А протокольчик задержания я порву. — И майор проделал это на глазах присутствующих.

— Очень вам признателен.

— Зачем разводить излишнюю бюрократию?

— Вот и я о том же.

— Ружьишко заберите. Кому оно тут нужно, раз из него и пальнуть нельзя! Рухлядь…

— Благодарю. Оно мне дорого как деталь интерьера. Единственный огнестрельный экземпляр в моей коллекции. Остальное — холодное оружие.

— Ну-ну. Холодное тоже от детей лучше подальше держать.

— Учту. Спасибо.

Львовы вышли на Самотеку, где действительно все само текло, журчало и переливалось.

Пригревало веселое весеннее солнце, и почки на старых деревьях из последних сил сдерживали рвущуюся наружу юную зелень, как чопорные нудные няньки.

А на газоне сквера, за чугунными решетками, садовники уже высадили рассаду голландских тюльпанов. Правда, цветы еще не раскрылись, но по оттенку плотных бутонов можно было угадать: они будут красными.

— Посидим? — предложил Владимир. — Тепло.

— Как хочешь, — равнодушно отозвался Петька.

— Домой неохота. Там эти… родичи наши.

— Да. Родичи. — Он помолчал и добавил: — Твои.

Парнишка смотрел куда-то в сторону, бултыхая ногой в глубокой луже.

— В чем дело, сын?

— Да ни в чем… хм… родитель.

— Петька! Ты что, правда поверил, что я тебя собираюсь… солдатским ремнем?

— А что, можно и ремнем. «По-отцовски».

— Петь!

Подросток с вызовом поглядел на него и развязно попросил, как у незнакомого прохожего:

— Дядь, а дядь! Закурить не найдется?

Владимир недоумевал. Что могло случиться? Еще вчера, с утра, все было в порядке.

Конечно, Петя часто доставлял неприятности. В школе на родительских собраниях его фамилия стала притчей во языцех: «Львов довел до истерики преподавательницу физики, Львова в этой четверти не аттестуют по химии, Львов прогулял контрольную и других детей за собой сманил…»

Отец тем не менее всегда находил с ним общий язык. По крайней мере, Владимиру так казалось.

Но сегодня… Что значит это «дядь, а дядь»? И этот вызывающий тон? И главное — где и зачем он бродил ночью со старинным мушкетом?

Может, просто возраст трудный? Но ведь возраст меняется не в одночасье.

— Ладно. Не хочешь говорить — не надо.

И тут Петьку понесло.

— А о чем мне с вами разговаривать, дяденька? — выкрикнул он плачущим дискантом. — Вы мне, собственно, кто будете? А я вам кто? Подкидыш? Пожалели меня, да? В грязи подобрали? Отмыли от помоев, продезинфицировали и стали холить и лелеять? Как уличную собачонку? А я не согласен ходить перед вами на задних лапках!