Книга Здесь похоронен «Я» (Мой рыжий электронный Иисус) - Виталий Вавикин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всего лишь робот.
– А если я скажу: нет?
– Не скажешь.
– Почему?
– Потому что это в ваших интересах. Не думаю, что ты или твой брат захотите, чтобы сюда пришли силовики Асквита.
– И ты готов зайти так далеко?
– А что меня остановит?
– Знаешь, – улыбнулась Лейла, – меня всегда поражало, с каким упорством такие мудаки как ты готовы портить людям жизнь. Вы, как саранча, которая кочует с поля на поле, уничтожая урожаи, и ей плевать на все, кроме своей природы. – Она позвала Тобо. – Дорогая, покажи этому мистеру насекомому, где ты похоронила того робота. – Тобо несогласно замотала головой. Лейла снова улыбнулась. – Видишь, Доунер. Она не хочет, а я не знаю. И ничто не заставит ее поменять свое решение. Даже смерть. Эти дикари, в отличие от нас, более почтительно относятся к своим мертвецам. И я сомневаюсь, что хоть один из них позволит тебе извлечь из земли того, кто уже похоронен. – Лейла повернула дикарку лицом к Доунеру. – Посмотри на нее и скажи, скольких из них ты готов убить, чтобы откопать гнилую железяку?
– Мне не нужен сам робот. Только его блок памяти.
– И зачем, если не секрет? Ах да, прости! Ты же никогда ничего не знаешь, – Лейла рассмеялась. – Не паникуй, Доунер. Я извлекаю из всех роботов блоки памяти, так что, думаю, сегодня ты получишь то, что хочешь. Вот только…
– Только что? – нетерпеливо спросил Доунер.
– Скажи мне, там с дикарями, за те четыре месяца, ты хоть раз пожалел, что прилетел сюда?
– Это имеет значение?
– Для меня нет, а вот для тебя… – Лейла снова рассмеялась.
– Чему ты радуешься? – проскрипел зубами Доунер.
– Тому, что шрамы не затягиваются! – продолжая смеяться, Лейла показала ему свои ладони. – Никогда не затягиваются! Уж я-то знаю об этом как никто другой! – ее лицо стало твердым, как камень. – И ты, надеюсь, теперь тоже узнаешь.
Видишь, как расчесывает она свои волосы? Ничего не меняется. Для нее не меняется. Она примет любую историю, которую напишешь для нее ты. Немного поплачет и примет. Люди всегда плачут, когда приходится расставаться с тем, что казалось, будет принадлежать им вечно. А он, видишь? Лежит в кровати и смотрит куда угодно, кроме нее. Сквозь нее, на худой конец. Но она этого не видит. Она увлечена своими волосами, своими маленькими надеждами и мечтами. Знаешь, за что распяли Христа? Правильно, за правду. Люди не любят правды. Избегают правды… И снова он. Видишь, как устали его глаза? Верно. Он должен был умереть уже давно. В твоей истории должен. Но не умер. А ведь истории твои не ошибаются. Никогда не ошибаются. И теперь вместо счастья, осталась лишь усталость. И дело вовсе не в той, на кого он не хочет смотреть. Дело в нем. В том, что он сам уже не знает, на что хочет смотреть. Все становится лишним и ненужным. Пустым. И нет ему места в этом мире. И ни одна история не пересекается с его историей, потому что его история должна была закончиться в лифте. И все, что происходит с ним после, лишь портит безупречность других историй, написанных тобой. Перечеркивает их. Ломает стройность. И он чувствует это. Чувствует, но ничего не может понять…
* * *
– Тебе не больно? – спросил Мэрдок, все еще прижимаясь к дрожащей женской груди.
– Уже нет, – прошептала Марсия. Ночь за окном зажгла на небе серебряные звезды. – Мне хорошо, – Марсия обняла Мэрдока и поцеловала в шею. – Правда, как-то необычно. Все еще не верится, что не нужно никуда идти. Что мы…
– Женаты? – Мэрдок улыбнулся. – Знаешь, я и сам не могу все еще поверить в это.
– Не жалеешь? – спросила его Марсия.
– Нет. Почему я должен жалеть?
– Не знаю. По-моему, ты весь день был каким-то нервным.
– Я просто боялся, что мой робот в самый ответственный момент снова станет той рыжухой и начнет рассказывать анекдоты. Представляешь, какое лицо было бы у твоего отца?!
– Представляю! – Марсия рассмеялась.
* * *
Кухня. Мэрдок сидит за столом, жадно затягиваясь сигаретой.
– Ну и как она тебе? – спрашивает его киндрид, щеголяя ярко-рыжими волосами.
– Не знаю, по-моему, как и все.
– Вот именно. Как и все! – киндрид сокрушенно вздыхает. – Да и к тому же неумеха.
– Ну, дай ей время. Научится.
– Конечно, научится. Все мы чему-то учимся когда-нибудь…
– Да что тебе не нравится-то я не пойму?!
– Не мне, мальчик, а тебе, – робот грустно улыбается ему.
– Думаешь, Бетти была лучше?
– Бетти? Не знаю никакой Бетти, да и знать, если честно не хочу.
– Ты же киндрид!
– И что?
– Ты должен знать всех, кого знаю я.
– Считай, что у тебя просто дурацкий вкус. Даже отвратительный. Нет. Вообще никакого вкуса…
– Ну хватит!
– Нет. Вот скажи мне, какие девушки тебе нравятся?
– Не знаю.
– Знаешь.
– Чего привязалась?! Сама же сказала, что у меня плохой вкус!
– Никакого вкуса.
– Тем более!
– Тем не менее, я хочу, чтобы ты сказал мне.
– Что сказал?
– Какие девушки тебе нравятся.
– Я уже сказал, что не знаю.
– Знаешь, но не хочешь признаваться.
– В чем я должен признаться?
– В том, что ты – неудачник, мой мальчик.
– Ну, спасибо!
– Нет. Не радуйся. Не тот неудачник, который носит толстые очки и надеется на лучшее. Ты – паразитирующий неудачник.
– Это еще что такое?
– Ты никого не любишь. Живешь, отвечая взаимностью на взаимность, но на самом деле всегда ждешь чего-то другого. Чего-то более лучшего.
– Знаешь, что… – говорит Мэрдок, выдыхая в сторону киндрида клубы синего дыма. – Я думаю, ты просто ничего не понимаешь в этой жизни.
– Вот как?
– Да, – он улыбается. – Ты только трепишься, но в действительности мир крутится слишком быстро, чтобы ты уловила его суть.
– Так ты считаешь себя правым?
– Именно.
– И никогда не хотел чего-то большего?
– Что это меняет?!
– Хочешь, я расскажу тебе свою историю?
– Нет.
– Почему?
– Просто не хочу и все.
– У меня был ребенок.
– У меня тоже скоро будет.
