Книга Голос вечности - Алла Конова

Но сон после прогулки был удивительным. Наверное, только дети так хорошо, с наслаждением спят, без всяких сновидений.

Проснулись мы одновременно, проснулись ночью. Разбудили нас негромкие, мелодичные звуки… Странная музыка! Мы некоторое время лежали, затаив дыхание, вслушиваясь.

Павел подошел к окну.

— Смотрите! Смотрите!

Густая темнота ночи наполнена множеством огней, красных, зеленых, желтых и едва заметных фиолетовых. Со всех сторон они двигались к космоплану.

— Выйдем навстречу! — с какой-то торжественностью провозгласил Павел.

Прохлада расстилалась в воздухе, прохлада и свежесть. А огни скапливались у подножья сходен. Один из них, темно-красный, начал очень медленно взбираться. Ему тяжело двигаться в скафандре. И вот он рядом с нами, маленький, чуть выше колена. Мы склонились к нему, притронулись руками к холодному металлу скафандра, прильнули к шлему, стараясь рассмотреть, что там. Свет очень скудный, только красный огонек на самой макушке. И нам виделось что-то мутное, бесформенное и бесцветное. И опять зачастили сигналы в приемнике, загорелся экран телевизора.

«Он» проник вместе с нами в салон, лег в кресло.

А на экране светилась история чужой жизни. Сначала в полной темноте волны ходили перед нами, потом протянулись переплетающиеся нити, кольца.

Плохо видно. И «они» это скоро поняли, потому что освещенность и оттенки красок на экране начали быстро меняться. Голубой, зеленый, оранжевый, красный… Они искали наиболее хорошо воспринимаемый нами цвет. Остановились на зеленом. И нити стали густо-зеленые, и кольца. Только фон темный сине-фиолетовый…

Нет! Нет! Перед нами не возникли изображения чужой разумной жизни, чужих сооружений, порождений чужого ума. Нет!

Прежде всего мы увидели систему Анлореса. Две звезды, орбиты планет возле каждой. Четче выделились две точки-планетки, одна — наша, а вторая у Анлореса А. Значит, эти разумные существа — пришельцы на Джолии, Их солнце Анлорес А — яркий, но маленький диск в небе, более горячий, чем Солнце, и более тяжелый. И где-то там их планета. На диаграмме вспыхнул спектр падающего на нее излучения. Оно было жестким, очень мощным по сравнению с солнечным светом. Максимум энергии лежал в ультрафиолетовой области. Трудно бы нам пришлось, если бы мы опустились на эту планету. Без скафандра не выйдешь в ее простор.

Что-то расплывчатое, то круглое, то овальное на экране, а от него во все стороны все бегут и бегут волны. Это пульсирующее облако имеет сложное строение: множество точек внутри, подвижных, ритмично вздрагивающих, в основном светло-зеленых, но есть и синие и оранжевые, а кое-где мелькают красные. Иногда вспыхивают искорки, раздается треск слабого разряда. И тогда особенно усиливаются змейки бегущих волн.

— Структурная модель их белковой молекулы, — неуверенно прошептала я.

Экран неожиданно вспыхнул ярким светом, как будто они приветствовали мою догадку.

Появилась другая капля. В ней меньше точек, они почти все красные. И расширяющиеся волны другой формы — с заострившимися вершинами и впадинами. Над каплей обозначилось овальное очертание «живого камня».

— Первичная клетка «камня»!

— Его кристалл!

Почти одновременно вырвалось у Саши и Павла.

Экран опять одобряюще засиял.

— Нет, не кристалл, — настаивал Саша. — То, что мы видели, — не мертвое, а живое.

— Но почему, — возразила я, — точек так мало внутри? Цепочки углерода гораздо длиннее.

— Германий! — сказал Павел.

И я вспомнила обнаруженную в пепле двуокись германия. Германиевая жизнь! Может ли это быть? А почему бы и нет? Германий-родственник углерода. И там, в мире могучих квантов, обязательно стимулируются неизвестные нам реакции и во много-много раз повышается способность германия создавать цепочки из атомов.

Перед нами две капли, атомы двух жизней. Они разные, но какими-то внутренними процессами, безусловно, связаны между собой. Живые камни! Они разлагают горные породы, извлекая из них элемент, необходимый для жизни, видимо германий. Процесс идет с выделением в атмосферу кислорода. Вот что насыщает кислородом воздух Джолии!

А потом, день за днем, мы все дальше и все глубже проникали в чужую жизнь.

Мы увидели не только Джолию, но и их родную планету спутник Анлореса А.

В этом мире все казалось полутенями, чем-то полупрозрачным… Огромная фиолетовая даль. Бесконечная — нет горизонта и нет границ. Однообразная, мутно-прозрачная плоскость. Не видно ни животных, ни растительности.

Потом, когда глаз привык к этому зрелищу, на экране начало вырисовываться нечто… Оно колыхалось, как опахало на Востоке. Мне оно напоминало ветви ангольских пальм. Цвет этого «нечто» я не могла определить. Он переливался, иногда вспыхивал от фиолетового, почти черного, до голубого. Голубизна мелькала отдельными искрами. Но вдруг…

Музыка… торжественная и звучная, она все нарастала и нарастала, распространяя непонятное смятение. Она была скорее скорбная, чем радостная… скорее резкая, чем мелодичная…

Экран посветлел… Несколько мгновений он оставался пустым. Только звуки достигли своего апогея.

Перед нами возник хозяин этой планеты, живое существо с могучим мозгом. Мы подались вперед и замерли.

Существо без скафандра, почти совсем прозрачное и тоже темно-фиолетовое. Оно казалось нам скользким, холодным и мокрым.

Тело этого необычного создания поражало геометрической правильностью своих форм. Два шара соединялись вместе: один — поменьше — голова; второй — побольше — туловище. И конечности. Нижние — служат для передвижения, очень короткие, с нашей точки зрения, но крепкие. И верхние… Нет, это те наши руки. Они гораздо длиннее и заканчиваются множеством щупалец.

Потом в большом плане мы увидели голову. Здесь сконцентрированы органы чувств. Орган зрения мы сразу узнали, хотя он совсем не напоминал наши глаза. Вернее, это множество мелких глаз, маленьких решеточных ячеек (мы насчитали около ста), разбросанных через правильные промежутки по всей поверхности шара — головы, в них мы ясно видели хрусталик, ощущалось восприятие света.

Были и другие органы чувств. Четыре довольно большие выпуклости, покрытые более светлой, чем все остальное, перепонкой, расположены точно через девяносто градусов по экватору этой геометрически правильной головы. Может быть, это орган слуха? Были еще пульсирующие, как пружинки, волоски. И едва заметные, как бы прилипшие треугольные пленки. Их много, и расположены они неравномерно. Они медленно передвигаются в одном и том же направлении, и одна всегда занимает место другой.

Потом, уже на схеме, перед нами раскрылся мозг — громадное скопище нервных клеток. Биотоки и еще какие-то непонятные нам импульсы.

Физиологическую основу их жизни, их деятельности, даже мышления мы в какой-то мере схватывали. Но не могли разобраться в чувствах.