Книга Ошибка природы - Светлана Алешина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сама не знаю, — горько вздохнула я. — Мне пришлось столкнуться с тем же парадоксом. Меня отодвинули из-за рыжих волос!
То, что мы обе явились жертвами общественного мнения, нас окончательно сблизило. Маша взглянула на меня и засмеялась.
— Тоже, да?
— Конечно, — пожала я плечами. — «Ненавижу волос шотландских эту желтизну!»
— О господи, — простонала Маша, с трудом сдерживая хохот. — А меня пытались успокоить Джульеттой! Ну на хрена мне эта самая Джульетта, если я мнила себя сумасшедшей Офелией? Правда, могу тебя заверить, что я все-таки не стала бы никого убивать, хотя во мне и гнездились такие желания! Разве что Олечку! Вот уж кто, на мой взгляд, заслуживает выстрела в упор!
— Понимаешь, ты не подходишь, — честно призналась я. — Там был мужчина. И, к слову сказать, когда я сюда подходила, из подъезда вышел некий Ванцов.
— Лешка? — переспросила Маша. — И что?
— Так ты его знаешь? — мы незаметно перешли на «ты». Нас сблизили общие детские несправедливые обиды.
— Конечно, — передернула плечиком Маша. — Он вообще-то приходил к Соне. Со мной он не распространяется.
— А Соню он откуда знает?
— Он? Так ведь он же играл Гамлета! В том идиотском спектакле.
О-о! Судьба решает закидать меня сюрпризами с ног до головы!
— Послушай, — я почувствовала, что «истина где-то там», в спектакле этого «самопального» театрика. — Тогда, во время этого всего пиршества Мельпомены, ничего не произошло странного или неприятного?
— Ничего, — старательно пошевелила мозгами Маша. — Только история с Риммой. Но она к делу не относилась. Римма не была в театре. Просто приходила пару раз вместе с Ольгой на репетиции. Или я не могу вспомнить? Да нет, если бы произошло что-то, я бы вспомнила! Разве еще что театр развалился! Потому как в нашу Олю все повлюблялись, а сама Сонечка не на шутку увлеклась господином Гордоном. В общем, пошли сплошные свидания под луной, и некому было думать о сочетании пластической драмы с высокими текстами. Оле очень удавалась сцена безумия, так как в то время она подсела на иглу. Никого не убивали, и мстить-то было не за что. Не думаю, что это связано с сегодняшними мрачными событиями!..
Мне так не казалось. Я насчитала три по меньшей мере события очень негативных.
И все три могли быть взаимосвязаны.
То, что способно пройти мимо Маши незаметно, для кого-то могло оказаться настолько болезненным, что он в течение трех долгих лет вынашивал планы мести.
Наша задушевная беседа была прервана звуком повернувшегося в замочной скважине ключа.
Маша немедленно «закрылась» — как бутон под действием наступающего вечера. Я с удивлением обнаружила, как преобразилось ее лицо — глаза, оживленные воспоминаниями, потускнели и приобрели холодный, почти стальной оттенок.
Маша как будто поменяла контактные линзы!
Обернувшись на звук открываемой двери, я увидела милое Сонино лицо, на одно мгновение осветившееся приветливой улыбкой.
— О, Сашенька, привет!
Минутная радость, проявившаяся на лице, не могла меня обмануть. Глаза Сони были наполнены печалью и тем вечным вопросом, который жестоко до невыносимости мучает нас в момент потери очень близкого человека — «как же мне жить дальше?».
Она устало опустилась на стул, провела рукой по лицу, пытаясь стереть следы горя, и вскинула на нас обеих свои удивительные глаза.
— Вы подружились? — спросила она с надеждой.
Машина реакция меня немного удивила. Она передернула плечом, показывая, что и сама не знает.
— Кажется, — пробормотала я, озадаченная этим жестом. По стальному блеску Машиных глаз я поняла, что снимать ее с подозрения, кажется, пока еще рано…
* * *
Соня все сидела, погрузившись в себя, как в океан, и нам с Машей там явно не было места. В этом океане все было занято ушедшим Гордоном.
Может, она и хотела бы обсудить это со мной, но только не при Маше!
Маша же, хотя и чувствовала, что выступает сейчас в роли непреодолимой преграды для потока Сониной откровенности, предпочитала делать вид, что на самом деле ничего не понимает, и мы просидели так довольно долго.
Начинало темнеть — с такой неумолимой быстротой, на которую способны лишь ноябрьские вечера. Не успеваешь оглянуться — как уже наступает вечер.
Поняв, что все мои надежды на Сонину откровенность тщетны, я поднялась.
— Наверное, сегодня разговора у нас не получится, — предположила я. — Вам не до меня…
Соня подняла на меня полные невысказанной мольбы глаза и проговорила:
— Да, пожалуй, сегодня я не готова. Но я провожу вас.
— Что вы, зачем? — перепугалась я.
— Нет, мне надо прогуляться.
Я поняла, что ей хочется со мной поговорить, так же, как и мне с ней. Но при Маше она на откровенность не решается.
Поэтому я пожала плечами и сказала:
— Что ж. Пошли прогуляемся по свежему воздуху.
На пороге я обернулась и бросила на Машу пристальный и быстрый взгляд.
Она сидела, смотря в сторону, и кусала губы. В ее глазах застыла обида и печаль.
«Странная она все-таки девочка, — подумала я. — Понять ее совершенно невозможно…»
На город опускался голубой вечер. Соня шла, как сомнамбула, немного замедленным шагом, глядя прямо перед собой и ничего не видя. Кроме Гордона. Я это знала. Она еще не осознала до конца, что колодец горя глубок, но уже проваливалась в него.
— За что его убили, Саша? — неожиданно произнесла она хриплым шепотом, чтобы не закричать. — За что?..
Она остановилась, не в состоянии больше двигаться, прислонилась к стене и прижала ладони к вискам.
— Осторожно, стена вас испачкает.
Она посмотрела на рукав, быстро вобравший в себя побелку, и выдавила улыбку:
— Какая разница?
В принципе, я понимала ее. Она отряхнула рукав — не до конца, потому что ей было наплевать, что он испачкан.
— Соня, что произошло тогда в театре?
Мой вопрос прозвучал слишком резко. Она дернулась как от удара и беспомощно подняла на меня глаза. Глубокая морщинка недоумения прорезала ее лоб, придав сходство с брошенным посереди улицы ребенком.
— В театре? — переспросила она. — Ах да… В театре. Маша вам рассказала про наш театр? Только там ничего не произошло. Просто все развалилось. Была весна, и в головах у всех бродила любовь. У меня тоже. Театр погиб, только и всего. Но ведь он не живое существо, правда? Поэтому никто его не оплакивал… Впрочем, это не имело отношения к Андрею. Ах, Саша, как больно, что я его… О господи!