Книга Сердце язычницы - Патриция Мэтьюз

Дэвид прекрасно знал, что Дик совершенно прав: дуэль, конечно же, нелепость, забава горячих голов и проклятие рабов чести. Однако понимал он и то, что существует неписаный закон. Бросая вызов, джентльмен знал, что тот будет принят, и точно так же сам принимал вызов, не желая прослыть трусом. Рассудок не имел здесь права голоса.

Предстоящая дуэль была для Дзвида четвертой по счету – и последней, как он мысленно поклялся себе в это утро. На двух других он убил противников, а на третьей так серьезно ранил, что теперь тот не мог владеть правой рукой. Сколько ни повторял себе Дэвид, что выбора у него не было, это не спасало от угрызений совести.

Кроме того, Дэвида тревожило то, о чем недавно упомянул Дик: рано или поздно удача отворачивается от самого меткого стрелка. Игрок по натуре, Дэвид понимал, что с каждой дуэлью шанс быть убитым или искалеченным растет. Не это ли утро фортуна выбрала для того, чтобы отвернуться от него?

После третьей дуэли Дэвида долго преследовал кошмар: он встречался лицом к лицу с безликим противником с пистолетом навскидку. Мидоу – обычное место встреч дуэлянтов – был подернут туманом, деревья казались привидениями в белых саванах, трава полегла под тяжестью росы. Дэвиду представлялось, что это река густой зеленой крови, в которой он утонул по щиколотку. Каждый раз противник стрелял первым, пуля вырывалась из ствола в облачке дыма и устремлялась к Дэвиду, становясь все больше и больше по мере приближения, превосходя все разумные пропорции, как то часто бывает в кошмарах, пока наконец не заслоняла собой весь мир. Он всегда просыпался за миг до того, как пуля находила цель, и долго потом лежал в холодном поту.

При этом воспоминании Дэвид содрогнулся. Чего ради ему вздумалось оживить в час дуэли такой неприятный сон? Раньше с ним ничего подобного не случалось, напротив, его рассудок был холоден, а мысли чисты – никаких неприятных предчувствий, никаких сомнений, одна только нерушимая уверенность, что он выйдет из предстоящего испытания победителем.

Наконец приятели добрались до конюшни. Дик разбудил конюха, приказал поскорее седлать лошадей, и вскоре друзья уже направлялись в южное предместье. Дэвид сидел на своем любимце, великолепном черном жеребце по кличке Гром. Ранняя прогулка волновала горячего коня, он гарцевал и пританцовывал, то и дело пытаясь подняться на дыбы, так что Дэвид не без труда справлялся с ним.

Мидоу находился в южном предместье Лондона и представлял собой луг, по своим размерам похожий на большую поляну и со всех сторон окруженный старым лесом с громадными деревьями.

По мере приближения к месту назначения Дэвида все сильнее охватывало неприятное чувство. Он как будто уже видел все это и был здесь... то есть и бывал, конечно, поскольку другие дуэли тоже происходили в этом месте. Но то, что испытывал Дэвид, не имело ничего общего с реальными деревьями и лугом и наполняло душу ледяным холодом. Джонни и его секунданты стояли на другом краю луга, в редеющей дымке тумана. Когда Дэвид спешился и посмотрел туда, клубы тумана окутали Джонни и скрыли его лицо.

Дэвид вновь содрогнулся – до такой степени все это напоминало ему ненавистный кошмар. Оставив коня пастись, он прошел на край луга. Мидоу был словно специально устроен для дуэлей. Дик направился к секундантам противника обсудить детали, а Дэвид стоял и всматривался в лицо Джонни. Хотя он уже видел молодого человека, лицо его почему-то дрожало и расплывалось, как во сне.

Посовещавшись, секунданты приблизились к Джонни с двумя дуэльными пистолетами. Как оскорбленная сторона, он имел право выбрать оружие. После этого Дик принес оставшийся пистолет Дэвиду. Вынимая его из футляра, тот все еще размышлял над странностями этого утра. Ему показалось, что все происходит во сне.

– Ты по-прежнему намерен пройти через это, дружище? – послышался голос Дика, но Дэвид не ответил.

Он смотрел на пистолет с таким видом, будто никогда не видел ничего подобного, и лишь подсознательно отметил, что оружие подготовлено по всем правилам.

Наконец секунданты сошлись точно посредине разделявшего противников расстояния и сделали несколько шагов в сторону. Оттуда им предстояло проследить, чтобы дуэлянты стрелялись как положено. Своим глубоким ясным голосом Дик давал последние указания, но Дэвид не понимал ни слова. Когда прозвучала команда «приготовиться», он бездумно вскинул пистолет на уровень прицела.

– Огонь! – выкрикнул секундант Джонни.

Дэвид и не подумал нажать на курок. Время для него остановилось, он чувствовал себя мухой, пойманной в клейкую паутину мгновения.

– Стреляй, Дэвид, стреляй! Чтоб тебя черти взяли, стреляй! – почти тотчас закричал Дик.

Но Дэвид так и не выстрелил. Ему почудилось, что выстрел с другой стороны луга прозвучал очень нескоро. Пуля вылетела из ствола в облачке дыма, в точности как в кошмаре. Он стоял и ждал, ждал бесконечно долго, когда перед ним появится пуля и начнет увеличиваться, чтобы в конце концов заслонить собой весь мир.

Ничего подобного, конечно, не случилось. Просто раздался свист, и Дэвид ощутил движение воздуха, потревоженного пролетающим кусочком свинца. Это вырвало его из тисков кошмара наяву, он коротко засмеялся и отчетливо услышал звук своего смеха. А потом звуки словно волной накатили на него: пересвист ранних птиц, шорох ветерка в кронах деревьев, похрустывание травы там, где пасся жеребец. Оказывается, луговина, благоухающая травой и цветами, была изумрудно-зеленой и очень яркой, яркой как никогда. Все органы чувств Дэвида вышли из ступора одновременно и теперь жадно наслаждались жизнью, упиваясь тем, что еще способны на это.

Снова засмеявшись, Дэвид опустил дуло пистолета и выстрелил – в землю у ног Джонни. Пуля взрыла дерн, заставив того отскочить. Дэвид отбросил пистолет и пошел к своему жеребцу. Дик окликнул его раз и другой, что-то крикнул, но он даже не замедлил шага. Вскочив в седло, Дэвид направил Грома в сторону дороги.

С острым ощущением жизни пришла и физическая усталость, сказалось похмелье и недостаток сна после бурной ночи, но, несмотря на все это, Дэвиду было на редкость хорошо. Им овладела беззаботность, от недавнего уныния не осталось и следа.

Подхлестывая Грома, он думал о том, что сегодня впервые в жизни нашел в себе силы не убить человека. Дэвид знал: никто не посмотрит на это с его точки зрения, все и каждый решат, будто он выказал презрение к Джонни за его неумелый выстрел. Дэвид не хотел объяснять этого даже Дику, который, быть может, уже обдумывал очередную непристойную песенку, на этот раз в его честь, ибо что может быть непристойнее и грязнее, чем игры со смертью.

Улыбаясь, Дэвид пустил жеребца в галоп, торопясь в Тревелайн-манор.

Приехав домой, он увидел, что родители уже сидят за чаем на веранде. Оттуда открывался вид на просторную лужайку, мягким уклоном спускающуюся к речушке, чьи прихотливые изгибы отмечали купы плакучих ив.

Дэвид проголодался, поскольку не держал крошки во рту со вчерашнего вечера. Встретив по пути на веранду горничную, он отправил ее на кухню за холодной телятиной.