Книга Венера и воин - Сьюзен Гастингс

Валериус кивнул.

– Это очень интересно. Хотя вы и дикари, у вас, по меньшей мере, есть ваши боги. Есть ведь они у вас, не так ли?

– Да, у нас есть боги, которых мы почитаем. У нас нет храмов из камня, но есть священные места, где боги присутствуют. Наш верховный бог – Один. Он создал мир и людей. Он ездит на восьминогом жеребце Слейпнире и бросает копье. Тор – бог, машущий молотом, он насылает бури и гром, он очень сильный и могучий, крестьяне и любят, и боятся его, однако войны ведет и мечет молнии Циу.

– Ваши боги похожи на вас, – заметил наблюдательный Валериус. – Они отражают беспокойство германцев, непостоянство, жажду походов, быстро возникающий гнев, мрачный нрав, склонность к мистическим предсказаниям. Вы – другие, чем мы, римляне, вы не обладаете искусством жить, любить и радоваться прекрасным вещам. Но и можете предложить нечто прекрасное. Красивых девушек, как тебя, например. Как только мужчина может смотреть на тебя и не желать тебя?

Он рассмеялся.

Пила вздрогнула. После того как Друзилла прямо сказала ей, что Валериус наверняка пожелает ее, она с боязнью ждала момента, когда он овладеет ею. Однако Валериус не торопился. Беседы с Пилой, казалось, доставляли ему удовольствие. Раз за разом девушка доверяла ему все больше, хотя и держалась настороже. Ей было приятно поговорить с кем-либо о своих родных богах. У нее не было никого, с кем она могла бы обменяться своими мыслями и чувствами. Римляне ее все равно не поняли бы, слишком разными были их представления о жизни.

– Жаль, что вы, германцы, не почитаете ваших богов в храмах. Я бы выступил в сенате за то, чтобы для рабов-германцев построили храм, где они могли бы молиться своим богам.

Глаза у Пилы округлились.

– Ты сделал бы это, господин? – спросила она. В тот же момент она испугалась. Разве Друзилла не внушала ей, что ей нельзя задавать вопросов. Однако Валериус не нашел в этом ничего предосудительного.

– Да, я сделал бы это, и я не имею ничего против того, чтобы ты почитала своих богов. Ты им тоже приносишь жертвы животными? Или даже людьми?

– Нет, господин, это задача мудрых женщин, предсказательниц. Я лишь крестьянская дочь, но я молюсь богам, и иногда у меня бывает второе лицо.

– О, и твоего первого лица для меня вполне достаточно. У тебя очень красивые голубые глаза. Я думаю, что почти у всех твоих родичей голубые глаза. Связано ли это как-то с вашими богами?

– Я не знаю, господин. Я еще об этом не думала.

– Ну, тогда подумай. Меня радует твоя красота, неважно, кому ты за это должна быть благодарной. Налей мне еще вина.

Пила наклонилась, чтобы наполнить кубок Валериуса, он заглянул в вырез ее платья. Белые полные груди девушки восхитили его чувство эстета.

Он вытащил серебряную монетку из кожаного мешочка, всегда находившегося у него под одеждой, и бросил ее в вырез платья Пилы. К его радости, монетка застряла у нее между грудей.

– Это чудесная игра, прекрасная Пила, ты можешь оставить себе монету. Каждая монета, которая не упадет, может остаться у тебя.

Пила стыдливо наклонила голову.

– Благодарю, господин, – пробормотала она. Появилась Ромелия и нервно опустилась на второе ложе. Пила тут же отошла.

– У меня голова идет кругом, – пожаловалась она и схватила бокал с вином. – Рабы ленивы и глупы, и у меня все еще нет подходящего гардероба для празднеств, а игры уже совсем близко.

Она посмотрела вслед Пиле, которая исчезла за колоннами, рядами тянущимися к дому.

– Ах, да, сейчас мне в голову пришло еще кое-что. Я хочу позвать мастера по парикам.

Валериус, который знал страсть своей жены к роскоши, насторожился.

– Мастера по парикам? Зачем тебе понадобился парик?

– Я хочу надеть его на игры. Это новая мода, и у Флавии уже есть светлый парик.

– Светлый?

– Конечно, по какой другой причине, ты думаешь, мне нужна эта рабыня?

Валериус издал звук, похожий на хрюканье.

– Ты же не имеешь в виду Пилу?

– А кого же еще? Я отрежу ей волосы, и из них мне изготовят парик.

Валериус медленно поднялся со своего удобного ложа, на лбу у него появились гневные складки.

– Ты хочешь отрезать ей волосы? Я думал, тебе хотелось хвастаться этой рабыней. Я заплатил пятьдесят тысяч сестерциев за парик?

– Ты думаешь, я постоянно брала ее с собой в баню, потому что она такая красивая? Она должна была ухаживать за волосами до тех пор, пока я их у нее не отрежу.

– А потом?

Ромелия пожала плечами и сделала пренебрежительный жест рукой.

– Я продам ее. Вероятно, в бордель. Пусть солдаты утолят свою похоть с этой холодной мраморной колонной. Вероятно, они изобьют ее, достигнув пика наслаждения.

– Это ведь не серьезно, Ромелия?

Она удивленно посмотрела на своего мужа.

– Конечно, серьезно. Ты имеешь что-либо против?

– Еще бы! Пилу купил я, и она останется такой, какая она есть. Только осмелься поднять против нее руку и обрезать ей волосы. Клянусь, что я, Валериус Северус Аттикус, сенатор Римской республики, велю прогнать тебя голой по арене, если ты прикоснешься к волосам Пилы.

Ромелия хотела вспылить, но Валериус мановением руки велел ей замолчать.

– Замолчи, ты, позорище, я не забыл, как ты сделала меня посмешищем всего города на рынке для рабов, потому что тебе захотелось иметь эту рабыню. Никакая цена не казалась тебе высокой. Она меня восхитила, она – радующий меня луч света в этом доме, где я слышу одно брюзжание. Я требую, чтобы ты смотрела на нее как на то, чем она и является здесь, – как на красивую служанку для меня.

– Она моя рабыня! – начала браниться Ромелия.

– Была твоя, дорогая, была. С сегодняшнего дня она будет делать только то, что ей велю я, а ты можешь ее у меня только одолжить. А теперь извини, пожалуйста, у меня болит голова от твоих воплей.

Валериус поднялся и в гневе покинул сад. Снова Ромелии удалось испортить ему настроение. Он должен опередить ее.

– Пила! – крикнул он, и голос был слышен во всем доме.

Пила испуганно выбежала из кухни ему навстречу.

– Да, господин.

Он взглянул на нее и вздохнул.

– Пойдем, ты проводишь меня в город.

– Да, господин, – ответила она. Девушка не понимала его внезапного волнения, но не осмеливалась спросить. Она последовала за ним, когда он быстрыми шагами прошел к атриуму и позвал своих носильщиков. И побежала одна за его носилками. Теперь у нее, казалось, появилась возможность к побегу, никто не присматривал за ней. Валериус с мрачным выражением лица сидел в носилках. Его носильщики шагали в быстром темпе и тяжело дышали. Пиле, привыкшей к долгим пробежкам, было нетрудно не отставать от них. Голова ее была больше занята мыслями о Валериусе. Что он задумал?