Книга Вологодская полонянка - Полина Федорова

— Муж твой благочестив и умен и о делах державных заботу имеет должную, — незаметно кивнул ей Юсуф, произнеся эти слова громко, чтоб было слышно всем провожающим. — И я, самый слабый из созданий Творца, не судья ему, какие он в своих деяниях благих использует пути и дороги. Вижу, что в помыслах его, да ниспошлет ему Аллах благоволения свои, нет желания причинить ущерб вере нашей…

Сеид замолчал и добавил, уже только для Таиры:

— А ты помни, сестра, что ты дочь великого сеида. Мохаммед-Эмин, — Юсуф понизил голос, — тебя любит и слушает, и он — хан, но ты — ханбике. В твоей власти не допустить дел, не угодных Всевышнему. Помни, — повторил он.

Таира помнила. Она и так не отходила от мужа ни на шаг, помогая ему и советом, и делом во многих его начинаниях. Думный дьяк Михайла Клепиков, исправлявший на Казани дела посольские и блюдя тайный наказ Ивана Васильевича досматривать за ханом, отписал в одном из своих посланий великому князю, что бывшая полонянка вологодская зело люба Мохаммеду-Эмину, и хан-де во все дела державные ее допущает и никоей тайны от нее не держит.

А женка сия, — писал далее дьяк, — вельми умом пребогата, и хан ее советы слушает и часто делает так, яко она ему сказывает, опосля чего немалая поруха для твоего интересу, государь и великий князь Иван Васильевич, обнаруживается. А с вельможами, кои супротив тебя, государь и великий князь, помыслы держат, царица сия, напротив, зело ласкова и приветлива, а вельмож, кои чаяниям твоим, государь, следуют, тех она в опале держит и противу них хану Мохаммеду-Эмину наушничает. По словам же бека Урака, денно и нощно царица с Мохаммедом-Эмином неразлучна, на что хан никоего неудовольствия не имает, а паче того, сам и часу единого без нее обойтись не может. Как-то тут отъезжала царица к брату своему, ихнему первосвященнику Юсуфу на земли закамские, так хан Мохаммед-Эмин, государь, места прямо найти себе не мог и по вся дни лицом вельми мрачен был, будто кто помер, покуда царица не возвернулась.

А еще сказывал бек Урак, что слышал, как царица будто уговаривала хана от тебя, государь и великий князь Иван Васильевич, отвергнуться, дабы не считали бы-де в ихнем бусурманском мире его рабом твоим и что-де, ежели не хочет хан Мохаммед-Эмин, как и брат его Ильхам, кончить дни свои в темнице, с престолу с поруганием и бесчестием бысть сведену, надобно-де поскорее от тебя, государь, отложиться, а ханством самостоятельно, безо всякой на тебя, государь и великий князь, оглядки править. Сказывал бек Урак, что дюже зла на тебя царица за свое вологодское сидение и что-де украл ты у нее пятнадцать годов ея жизни, за что-де она с тобою, государь и великий князь, еще посчитается. А вестимо: яко капля дождевая крепкий камень скрозь точит, тако и льщение женское даже и премудрых человеков многих коренит и изводит. Вот, стало быть, и мне сдается, государь и великий князь Иван Васильевич, что царь казанский Мохаммед-Эмин вскорости советов ее послушается до и отложится от тебя, государь, напрочь.

По всему видать — быть сему вскорости пренепременно…

Так оно было или не так, как в письме дьяческом писано — Бог его знает. Может, дьяк думный Михаила с перепугу в послании своем и чего лишнего написал, чего и близко-то не было, али выслужиться хотел перед великим князем: смотри-де, государь, как дьяк твой думный за дела державные радеет. А еще, может быть, старый и хитроумный лис, бек Урак не без мысли задней задумал наветами таковыми да наговорами вредными хана Мохаммеда-Эмина в глазах великого князя московского опорочить, дабы тем самым государей державных рассорить, а в ссоре сей собственную выгоду мало-мальски поиметь. Потому как сказывали хорошо знающие старого бека, что Урак интриган есть знатный и руку на сем деле набивший весьма шибко и что совсем еще минуло мало времени, как уличен он был в тайной переписке с братом бывшего хана Мамука Агалаком, коего будто бы звал на престол казанский.

Так или иначе, добрые отношения хана Мохаммеда-Эмина с великим московским князем Иваном Васильевичем были порушены. Началось все с взаимных оскорблений послов. Потом перекинулось на дела торговые, кои, казалось, никакой порухи и интриг делам государственным иметь не могут. А затем, уличив бека Кул-Мамета в тайных сношениях с Москвой без его, великого хана позволения и ведома, Мохаммед-Эмин отдал приказание об его арестовании и заключении в зиндан, тот самый, в коем неугомонный бек уже сиживал при хане Мамуке. Бек, вестимо, возмутился, по привычке выхватил саблю, и ему тотчас одним ударом снес голову один из уланов, за что специальным ханским фирманом получил половину всех владений покойного бека. Сие стало известно на Москве, и Иван Васильевич прислал с гонцом гневное письмо, в коем пенял Мохаммеду-Эмину на его заносчивость:

Пошто не слушаешь моих друзей, что слуги есть твои верные? Пошто лучших своих князей губишь?

На что названый сын без задержки ответил коротко и ясно:

Казню предателей и изменников, ибо на то воля моя от Всевышнего. Ханство же Казанское — не твоя волость.

Однако до разрыва мирного договора дело, слава Богу, не дошло: и тот и другой знали друг друга не один год; дважды великий князь помог Мохаммеду-Эмину сесть на казанский престол — хотя и не без корысти для Руси, но все же факт есть факт, — и хан просто не мог нарушить обещания, данного Ивану Васильевичу, не воевать Русь. А что поимелась меж двумя государями распря, так сие дело почти семейное, с кем не бывает?

Иного мнения на сию распрю был ханский Диван. Стихослагатель и смотритель казанских архивов Шейх Эмми-Камал вытащил на свет божий старинные свитки, по коим следовало, что русский город Муром вовсе и не Муром, а булгарский балик Кан-Керман, а пограничный ныне городок, называемый урусами Нижний Новгород суть тако же бывший булгарский аул, который еще хан казанский Махмутек не единожды державе Казанской возвертал. А стало быть, границы казанские неверными урусами злоумышленно сужены и надобно, дескать, державу нынешнюю расширить, и то, что ранее Великой Булгарии принадлежно было, взад возвернуть, хотя бы и силою.

Скоро пришли из Москвы вести, что улубий Ибан болен шибко и вот-вот отдаст своему Богу душу, что на Руси великий разброд пошел и шатание, и беки русские меж собой все перелаялись и чуть ли не с ножами друг на друга кидаются, аки лютые псы. Не самое ли время из-под влияния московитского выйти да исконно свои города, что под урусами ныне находятся, назад отобрать? Диван — совет ханский — он ведь как порешит, так оно и будет, даже ежели решение сие ханскому мнению супротив. Таков закон и обычай древний. Демократия, етит твою мать…

А тут следом еще одна весть — помер великий князь московский, и договор мирный с урусами вроде как и не договор ноне, а так, бумага исписанная, которую, ежели хорошо помять, в ином деле использовать можно. Ну и пошло-поехало. Вначале побили да пограбили купцов русских, кои на Гостиный остров, что верстах в четырех от Казани, на ярмарку ежегодную понаехали, а затем алаем числом четыре темэна на Нижний Новгород пошли, назад его вертать.

Не взяли Нижний, зато пожгли округ него села да слободы. Да полону понабрали весьма довольно.