Книга Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

— Благодарю вас. Постараюсь больше не быть такой забывчивой. Я бы ни за что себе не простила, если бы из-за меня у вас возникли неприятности.

Чарльз стоял и смотрел, как Мари снова поднимается по ступенькам, надеясь, что она обернется, когда дойдет до верха, но она не обернулась. Беспокойство и одиночество овладели им, когда он, сняв свою шляпу с вешалки в мужской гардеробной, направился к себе домой, на чердак.

Утром на следующий день он пытайся определить, не заинтересовал ли он ее, но Мари была вежлива и любезна, как обычно, и ни словом не упомянула об эпизоде с платком. Ему все больше действовало на нервы, что она остается глуха ко всем его попыткам сблизиться, ведь он не держал в мыслях ничего дурного, и порой его раздражение выплескивалось в несвойственной ему нетерпеливости, которую она безропотно сносила, не меняя выражения лица и сохраняя прежнюю невозмутимость. Одна неделя проходила за другой, и каждый день он убеждался, что из них вышла превосходная рабочая команда, но его все сильнее и сильнее мучило сохраняемое ею отчуждение, которое он уже отчаялся нарушить.

Она ведь не может не знать, что нравится ему и вызывает у него восхищение. Чарльз пытался вспомнить хоть что-нибудь, что он мог упустить в момент их знакомства. И предпринял еще одну попытку наладить с ней контакт. Он дождался подходящего момента под вечер, когда в магазине уже почти не осталось покупателей. Мари, стоя на коленях, складывала в нижний ящик кашемировые шали, и, уложив оставшиеся на прилавке, он протянул их ей, присев рядом на корточки.

— Когда я только приехал в Париж, я остановился в доме, где жила одна девушка по фамилии Вернье.

— Да? — спросила она, не отрываясь от дела.

— Это была совсем юная особа по имени Луиза Вернье, кажется, ее удочерила швея, хозяйка этой квартиры. Я вот думаю, а не ваша ли она родственница.

— У меня довольно распространенная фамилия. В Париже наверняка живет не одна сотня Вернье. — И, закрыв ящик, Мари встала, держась за предложенную ей руку.

— Да, но вы как-то говорили, что родом из Клермон-Феррана. Кажется, Луиза говорила, что ее отец был родом оттуда.

Девушка удивленно взглянула на Чарльза.

— А как его звали? Может, он наш дальний родственник.

Уорт не помнил точно — то ли Жак, то ли Жан — и рассказал Мари, как приехал в Париж, про Луизу, которая сторожила могилу матери по ночам, пока ей не предоставили приют. Мари была глубоко тронута, представив себе положение девочки.

— Какая трагическая история. А ее мать, вы говорите, была ткачихой и уроженкой Лиона?

— Да. Это вам о чем-нибудь говорит?

Она покачала головой:

— Нет, но все это крайне печально.

Не сказав Чарльзу ни слова, Мари написала домой, чтобы навести справки об отце Луизы Вернье, которого звали то ли Жак, то ли Жан. Ей подтвердили, что звали его Жак, что он происходил из семейства с такой же фамилией, с которым, однако, они не были в родстве, и что сбежал с ткачихой из Лиона. Через три года после их исчезновения эта женщина, которая стала к тому моменту его женой, в письме уведомила его родню, что муж умер от туберкулеза.

Это известие тронуло добрейшее сердце Мари. Она спрятала письмо, почти жалея о том, что не состоит хотя бы в отдаленном родстве с Луизой Вернье, иначе тогда у нее была бы возможность подружиться с этой девочкой, пережившей столько несчастий и почти не знавшей родительской любви, которой у нее самой было с избытком в самые трудные годы ее жизни.

В одно особенно хлопотливое утро в отделе, в котором работали Мари с Уортом, появилась некая покупательница, находившаяся у хозяина на особом счету. Она вплыла в отдел, царственно покачивая перьями на шляпке, в развевающейся накидке, со спрятанными в соболиной муфте руками, окруженная облаком тонкого аромата последних духов от Герлена. Это была мадам Мари-Тереза де Ган, богатая влиятельная вдова, известная всем служащим «Мезон Гажелен», за исключением Уорта, который работал здесь относительно недавно. Она жила в замке на Луаре и время от времени наведывалась в Париж по делам и для развлечений, в число которых также входило щедрое обновление ее гардероба в заведении мадам Пальмир. На этот раз она приехала в Париж, чтобы посетить церемонию выпуска военной школы, которую закончил ее сын Пьер. При ее появлении к ней бросились старшие продавцы и даже сам мсье Гажелен. Ее приход наэлектризовал атмосферу в магазине.

Мадам де Ган объявила, что ей нужно. Ей нужна изысканная вечерняя шаль, чтобы оттенить ее новое платье из черного бархата от Пальмир.

— Прошу сюда, мадам.

Она позволила кланяющимся помощникам препроводить себя к одному из золоченых стульев. Уорт, работавший с покупательницей в другом конце отдела, краем глаза взглянул на мадам де Ган. Он мгновенно узнал в ней самый ненавистный тип клиентки, которой ничем нельзя угодить.

Мари без устали обслуживала мадам. Выкладывала перед ней шаль за шалью требуемых расцветок. Гора из шелка и кружев росла на полированной столешнице, но тщетно Мари пыталась подобрать что-либо для своей клиентки. Мадам де Ган только презрительно качала головой, насмехалась над всем, что бы ей ни показали.

Уорт внимательно наблюдал за вдовой. Он догадался, на какой шали покупательница может остановить свой выбор.

Уорт дождался, когда мадам де Ган заскучала, насмотревшись на то, что ей предлагали. Стало ясно, что Мари ей ничего не продаст. Быстро выдвинув ящик, Уорт вытащил из него красивую белоснежную шаль и, смахнув в сторону остальные, разостлал перед мадам де Ган сверкающий шелк.

— Мадам, в театре будет много цветов. Вам не нужно с ними соперничать. Затмите их всех! На вас будет черное бархатное платье и бриллианты. А что может быть более броским, чем утонченный чисто белый цвет?

Мадам де Ган сразу поняла, что он прав.

— Я не уверена, — попыталась она слукавить, не желая сдаваться из принципа.

Уорт повернулся к Мари:

— Позвольте, я накину эту шаль вам на плечи, чтобы мадам де Ган убедилась, как великолепно смотрится шаль. Пройдитесь немного туда и обратно, — велел Уорт. — Пройдитесь, — мягко, но настойчиво повторил он и заметно подтолкнул Мари вперед.

И она вышла. Застенчивость казалась ее личным несчастьем, девушка боялась всеобщего внимания, стеснялась. Но сейчас она грациозно, без всякого самодовольства и жеманства ступала по ковру, величественно держа голову. Шаль была китайская, с шелковой вышивкой, на плечах Мари, на фоне ее черного шелкового платья, она смотрелась великолепно.

Глядя на нее, Уорт в который раз подумал, что никогда еще ни одна женщина не была столь прекрасной моделью. Она прошлась по ковровой дорожке и медленно развернулась, несколько дам подошли поближе. Продавцы вытягивали шеи. Мари, не смея смотреть по сторонам на собравшихся, не отрываясь глядела на Уорта, надеясь, что он остановит ее и прекратит эту муку. Чарльз смело смотрел ей в глаза, и в его взгляде сквозили поощрение, восхищение. Много позже, когда Мари вспоминала эту бесконечную прогулку в сотни миль по ковру под его упорным взглядом, который поддерживал ее, словно держал за руки, она поняла, что именно тогда в ней зародились первые проблески любви к нему. Уорт смотрел на нее как на единственную женщину, достойную носить дивную одежду, которую он мечтал изготовить из знакомых и любимых тканей по своим многочисленным эскизам.