Книга Запрет на любовь. На грани - Сюзанна Брокман

Он нашел в доме множество свидетельств нормальной, мирной жизни, нашел приметы, ясно говорящие о времени убийства – незадолго до обеда. Он не нашел в нем только тела своей дочери.

Огромное облегчение, испытанное в тот момент, когда Сэм окончательно понял, что Хейли здесь нет, оказалось кратковременным и вскоре сменилось леденящим страхом. Так куда же она, черт побери, делась?

– Оставь меня на минуту, – попросил он Алиссу, безуспешно пытаясь загнать слезы назад.

Она смотрела на него, широко открыв глаза.

– Сэм… послушай… это нормально, что ты…

– Оставь. Меня. На одну. Твою. Мать. Минуту.

Она неплохо его знала, поэтому быстро встала и отошла.

Но Ной знал Сэма еще лучше, поэтому обнял его за плечи, как иногда делал, когда они еще были мальчиками и жили в Техасе.

Как бесчисленное количество раз обнимал их обоих дедушка Ноя, Уолт.

– Все в порядке, – негромко приговаривал он. – Совсем не обязательно изображать из себя супермена. Ты имеешь полное право на слезы, Ринго.

Ринго.

Сэм помнил, как Уолт Гэйнс впервые назвал его этим именем. Это было на следующий день после того, как Люк Дюшамп упал с дерева и сломал ногу. Когда кончился последний урок, Ной подошел к Сэму – тогда тот еще был Роджером – и спросил, не хочет ли он опять пойти после школы к ним, чтобы посмотреть на новый компьютер дедушки.

Честно говоря, гораздо больше Роджера интересовала стряпня Уолта, которую он успел попробовать накануне. К его радости, и в этот день, войдя в кухню, они обнаружили, что Уолт помешивает в большой кастрюле что-то, издающее дивный запах. Старик сильно хромал и приспособился готовить, сидя у плиты на высоком стуле.

– А вот и Нострадамус! – поприветствовал он Ноя с этого самого стула и широко улыбнулся. Уже гораздо позже Сэм выяснил, что Нострадамус был кем-то типа предсказателя и Уолт прозвал так Ноя, потому что в детстве тот непрерывно спрашивал: «Дедушка, а что будет, если…?»

– … и его надежный товарищ Ринго! – закончил Уолт. – Есть хотите?

Роджер хотел.

В тот же день он познакомился с Дот, бабушкой Ноя и женой Уолтера. Накануне она ездила навестить свою падчерицу Джолли, тетку Ноя, чья собственная дочь Майя должна была вот-вот родить Уолту его первого правнука.

Знакомство с Дот поразило Роджера. И до крайности возбудило его любопытство. Настолько, что он решился расспросить Ноя.

– Она ведь белая, – прошептал он, словно выдавая тайну, когда взрослые вышли из комнаты.

– Да, – кивнул Ной. – Ну и что?

– А ты… черный.

– Вообще-то, – возразил Ной, – я тоже почти на четверть белый. Мой отец был белым наполовину. А у мамы кожа была темной, но все-таки не черной. Как у многих афро-американцев. Ты вообще читал, как жилось черным в Америке до Гражданской войны?

Роджер потряс головой.

После чего Ной произнес целую лекцию о жестоких реалиях рабовладения и о том, какое количество младенцев рожали черные рабыни от своих безнравственных белых хозяев, и заодно сделал развернутое отступление на тему о генетике, доминантных и рецессивных генах.

– Я думаю, довольно скоро все население земли будет одинакового, светло-коричневого цвета, – заявил он в итоге.

Роджер бродил по комнате Ноя, разглядывая книги и картинки на стенах. Он обратил внимание на свадебную фотографию Уолта и Дот, между которыми стояла маленькая черная девочка. А рядом висел портрет темнокожей женщины с младенцем на руках. Она была очень хорошенькой и улыбалась в камеру так, словно кто-то только что рассмешил ее.

– А это кто? – спросил Роджер.

– Это Мей, – объяснил Ной. – Мать моей тети Джолли. Она была женой дедушки до того, как он женился на моей бабушке. Она умерла во время войны.

– Какой войны? Гражданской?

Ной не стал смеяться над его тупостью. Он вообще никогда не смеялся над глупыми вопросами. Он только терпеливо объяснил:

– Гражданская война была в шестидесятых годах девятнадцатого века. Мей умерла во время Второй мировой войны, ну, знаешь, против Гитлера и нацистов. Это было сорок лет назад. Вот, посмотри. – Он показал на висящую над диваном фотографию, на которой был изображен Уолт в какой-то чудной форме. – Дедушка был полковником ВВС. Тогда это называлось военной авиацией. Он командовал эскадрильей Тускеджи, которая вся состояла из черных летчиков. Слышал о них?

Роджер покачал головой.

– Суп на столе, джентльмены! – раздался из кухни бас Уолтера.

– Ну, еще услышишь, – улыбнулся Ной.

Сэм Старретт не переставал удивлять Алиссу. Очередным сюрпризом стало то, что его ближайший друг детства оказался темнокожим.

Она сидела в офисе ФБР в Сарасоте, в специальной крошечной комнатке для наблюдателей и слушала, как Мануэль Конеско и его помощница Эмили Уитерс допрашивают Старретта.

– Мэри-Лу уехала из Сан-Диего шесть месяцев назад, – объяснял Сэм, проявляя завидное терпение, поскольку повторял это уже семнадцатый раз за час. – Сразу же после этого она прислала мне заявление на развод, которое я должен был подписать. Мы расставались мирно, по взаимному согласию, после того как оба поняли, что семейные отношения не складываются.

Сэм казался совершенно измотанным. Одежда выглядела так, словно он в ней спал, а отросшие каштановые волосы с выгоревшими на солнце прядями были пыльными и тусклыми. Вообще Сэм, с его новой прической, напоминал бы типичного хиппи начала семидесятых, если бы не был таким тренированным, мощным и опасным на вид. Лицо – вернее, часть лица, не скрытая бородой, – дочерна загорело.

Алисса догадывалась, что последние месяцы он провел где-то под очень жарким солнцем. Длинная борода, отпущенная вместо его обычной щегольской бородки и ковбойских усов, непозволительные для офицера ВМС длинные волосы позволяли предположить, что это солнце светило над страной, чье название начинается с буквы «А» и заканчивается буквами «стан».

А тот факт, что, вернувшись домой, Сэм не стал ни стричься, ни бриться, говорил о том, что команда номер шестнадцать собиралась вскоре в эту страну вернуться.

И еще Алисса была вынуждена признать, что, несмотря на всю эту излишнюю волосатость, Старретт, как всегда, был невозможно хорош. Высокий, мускулистый, с ярко-голубыми глазами и совершенно убийственной улыбкой, он просто воплощал собой сексуальность. Даже на коротком участке от машины до подъезда офиса все женские головы поворачивались ему вслед. Алисса начала считать, досчитала до семи, а потом ей это надоело.

А ведь они еще не знают, как он улыбается, и не видели его в действии.

Прежде Алисса всегда считала, что подобная неотразимость Сэма Старретта – символ позора женского пола. Когда-то она верила, что женщины стали умнее и уже не теряют голову при виде альфа-самца, который легко побеждает других самцов и умудряется хорошо при этом выглядеть, но в то же время не отличается ни тонкостью чувств, ни ответственностью.