Книга И неба будет мало - Эдриан Маршалл

Вначале Ивон просто ходила вокруг чемоданчика, как такса возле лисьей норы, а потом, покосившись на Джерри, спросила:

— Он твой?

— У тебя что, экстрасенсорные способности? — хмыкнул Джерри.

— Нет. Просто я сразу подумала, что этот чемодан похож на тебя.

— Как можно? — насмешливо отозвался Джерри. — Мы ведь с тобой ровесники, Ивон, а ты уже записала меня в старики?

— Нет, я не в том смысле, что он старый, — улыбнулась она. — Мне показалось, что снаружи у него совсем не то, что внутри.

— По-твоему, я прикидываюсь? — продолжил подтрунивать над ней Джерри. — Ты сделала большую ошибку, что пришла на этот чердак со мной, Ивон. На самом деле я кровожадный маньяк. А в этом глупом чемодане вырезки из газет, в которых описаны мои злодеяния.

— Ничего глупого я в этом чемоданчике не вижу, — серьезно ответила ему Ивон. — По-моему, он очень даже милый. Это ведь ты его оклеил открытками?

— Я. Решил попробовать себя в качестве дизайнера. Но маме не понравилось.

— Неудивительно, — пробормотала Ивон. — А можно я загляну внутрь?

— Хочешь узнать, что у меня внутри?

— Анатомические подробности твоего строения меня не интересуют. Так что ограничусь тем, что открою чемодан. Если позволишь, конечно.

— Мне не нравится эта идея.

— Слушай, а может, ты и правда маньяк?

— Ладно уж, открывай. Если честно, я и сам уже не помню, что там валяется, — небрежно бросил Джерри.

Ивон открыла чемодан, и Джерри стало немного страшно. Словно она и правда заглянула в его душу и увидела все коробочки с его детскими страхами. Джерри действительно не очень хорошо помнил, что именно лежит в чемодане, однако его взгляд тут же уткнулся в школьный фотоальбом.

Многие люди с удовольствием показывают свои детские и юношеские фотографии, но Джерри Уэллинг к ним не относился. Именно поэтому он стащил из шкафа свой школьный альбом и замуровал его на чердаке бабушкиного дома. Логичнее было бы вообще выкинуть эти фото, но что-то помешало ему пойти на подобный шаг. Может, он боялся, что мать рано или поздно хватится альбома и потребует его вернуть. А может, не нашел в себе сил так жестоко расправиться с прошлым, каким бы неприятным оно ни было.

Он склонился над Ивон, с любопытством разглядывавшей содержимое чемодана, и вытащил альбом из-под самого ее носа.

— Что ты делаешь?! — возмутилась Ивон. — Я же хотела посмотреть!

— Там нет ничего интересного.

— Уверена, что есть. Иначе ты не стал бы его вытаскивать. Будь последовательным, Джерри. Раз уж ты позволил мне открыть чемодан, то дай посмотреть и фотографии.

— Вот именно — чемодан, — лукаво улыбнулся Джерри, пряча альбом за спиной. — О фотографиях речи не было.

— Отдай, — обиженным, совсем как у ребенка, голосом попросила Ивон.

— Ты что, собралась плакать? — засмеялся Джерри.

Ивон решительно поднялась и сделала несколько шагов по направлению к Джерри, а Джерри, почуяв опасность, сделал несколько шагов назад.

— Джерри?!

— Ивон?!

— Только одним глазочком…

— А вдруг ты увидишь там вырезки из газет?

— Ну и что? Я же хочу знать, кто ты такой, — улыбнулась Ивон и в следующую секунду уже пыталась вырвать альбом из рук хохочущего Джерри.

Он поднял руку, и Ивон пришлось подпрыгнуть, но ей все равно не удалось схватить альбом — Джерри был на две головы выше нее.

Устав от тщетных попыток, Ивон обиженно надулась, отвернулась и пошла к двери. Джерри опустил руку и посмотрел на серенький альбом — глупую книжку с фотографиями, из-за которой он поднял такую бучу.

— Ивон! — позвал он ее.

Она обернулась, и Джерри прочитал в ее глазах откровенное желание остаться.

— Извини, шутка была и впрямь дурацкой. Иногда я не могу себя заставить вовремя остановиться. Возьми, если ты, конечно, все еще хочешь его посмотреть.

Джерри протянул Ивон альбом, почти уверенный в том, что она уже не хочет смотреть фотографии. Но он ошибся. Ивон осторожно подошла к нему — словно все еще боялась, что он опять выкинет какой-нибудь номер, — и взяла у него альбом.

Устроившись на каком-то старом ящике, Ивон принялась рассматривать фотографии. Она не просила Джерри комментировать снимки, и за это Джерри был ей бесконечно благодарен. Узнает ли его Ивон в этом забитом толстяке с большими грустными глазами? Глупый вопрос — конечно, узнает. Ивон чувствует его, как ни одна другая женщина не чувствовала его раньше.

Джерри не хотел смотреть, но все же заглянул ей через плечо и снова увидел Щекастого — это «гордое» прозвище приклеилось к нему еще в младших классах.

Щекастый был толстым, неуклюжим, неуверенным в себе ребенком, который к тому же рос без отца. Друзей у Щекастого было мало, но и те немногие ребята, что водили с ним знакомство, относились к нему скорее снисходительно, нежели серьезно.

Отсутствие друзей Щекастый компенсировал не самым скверным занятием — чтением. Богатая библиотека Дианы Уэллинг — его мать не прочла и трети купленных ею книг — помогла мальчику раздвинуть узкие стены дома, оклеенные текстильными обоями скучного серо-голубого цвета, и вырваться в яркий, красочный мир, полный любви, жизни, приключений. Иногда, путешествуя по воображаемым мирам, Щекастый настолько забывал о том, кто он такой, что, возвращаясь в реальность, испытывал разочарование, граничащее с депрессией.

На одной из книжных полок Щекастый нашел томик Шекспира и, вдохновленный творениями великого поэта, начал писать стихи. Как и всякий поэт, Щекастый испытывал жгучее желание, чтобы его стихи хотя бы кто-нибудь прочитал и понял. Диана Уэллинг, кичившаяся своей интеллигентностью, была слишком холодна для того, чтобы чувствовать поэзию. А немногочисленные приятели Щекастого называли стихи скучищей и жутко возмущались, когда Артур Ромминг, учитель литературы, задавал учить стихотворения наизусть. Бабушка Нинель была прекрасным человеком, но, к несчастью, ничего не понимала в стихах. Щекастый долго думал и наконец решился показать свои стихи учителю.

Как это часто бывает с взволнованными и неуверенными в себе людьми, Щекастый забыл тетрадь со своими опусами в парте, а когда хватился ее, было уже поздно. Одноклассники читали его Стихи вслух и смеялись так, что в кабинете дрожали стекла. Глядя на своих сверстников, глумящихся над его стихами, над его душой, Щекастый испытывал целую гамму чувств: стыд, отвращение, гнев и мучительную жалость к самому себе.

Он не мог ничего сделать и только молча стоял, уставившись в одну точку.

Его мучения прервал учитель литературы: заглянув в кабинет и догадавшись, что происходит, он отобрал тетрадь у хохочущих подростков и унес ее с собой. Следующий урок литературы Артур Ромминг начал с разговора о поэтах.