Книга Дом золотой - Светлана Борминская

А еще открылась на улице Надежды Крупской булочная со стриптизом для желающих совместить приятное с полезным. Булочная функционировала исключительно по ночам, и ходили в нее богатенькие, по соборским меркам, свалочные охранники.

– Сволочные сторожа, – плевались рано встающие бабки, когда по утрам вокруг булочной досыпали мятые нестарые мужики в камуфляжной форме.

– Подлость какая! – ярились с матерком многие уже отжившие свое деды, которым даже стриптиз вряд ли помог бы в одном веселом деле.

Странно

Каким образом у тети Маруси Подковыркиной на чердаке оказалась арфа с двумя струнами и три гигантские метлы, я не спрашивала. Бесполезно.

Тетя Маруся, к примеру, на мой вопрос, купить ли заварки или подождать, пространно отвечала, какие, мол, соседи ненадежные, а участковый – такая пьяница… Местные-то, уличные хулиганы Брэк и Маятник вчера влезли в дом Стукаловых, пока те в бане намывались, и вытащили два черно-белых телевизора, почти новые ботинки и ящик просроченных консервов – «фасоль в свином желе ароматная», которыми Стукаловы кормили двух своих собак. Где же были собаки? Резонный вопрос. А спали. Наелись фасоли в желе и решили всласть поспать. Ночью-то дом нужно сторожить, в доме-то ночью – хозяева Стукаловы.

– Когда собакам спать, как не белым днем? Не знаешь? – вопрошала тетя Маруся. – И я не знаю.

Так мы и общались.

Странно.

С чего бы?

Последний раз генеральшу Бересклетову видели живой в начале недели, был март, день, точнее, позднее утро…

Она садилась в свою голубую машину в шубе цвета подосиновика – оранжево-седая испанская лиса – и черных высоких сапогах.

В это время тетя Маруся Подковыркина как раз тусовалась с бабками недалеко и перечисляла громко:

– Водка «Белая горячка», сигареты «Рак легкого» и рекламирует все это большая лысая собака, которой пересадили шерсть из-под хвоста! Девы, жизнь – это большой обман… Гаврилыч! – чуть погодя крикнула тетя Маруся деду Ефиму, который на тачке поволок что-то красное и металлическое, прикрытое мешком. – Гаврилыч, ты куда? Меня подожди!

Генеральша Люба еще приостановилась и посмеялась в сторонку на Марусину темпераментную речь про засилье рекламы на единственной программе, которую ловил чиненый Марусин телевизор.

И больше живой никто на Пухляковской улице генеральскую жену не видел.

И завеса тайны окутывала Любину смерть и до, и после похорон…

– Съездила на курорт и померла?! После Мальты простые бабы не померли бы ни за что, – как встала, так больше в тот день и не присела, услышав фантастическую весть, Марья Михайловна Подковыркина. – Да я с ей на той неделе калякала!

– Да она и не разговаривала ни с кем, ну, только разве по необходимости, – вытянув на Марусю длинную шею, не поверила, и все тут, одна такая Болихина, старая-престарая бабушка, но с очень даже острым умом. А уж язык-то у нее и вовсе как бритва «Нева».

– Смотря с кем, – необычайно кротко сказала моя квартирная хозяйка и, повращав глазами, побежала вдоль улицы, останавливаясь возле каждой калитки и всплескивая конечностями.

– Генеральша померла! – все три дня до похорон шелестело по улице.

– Да нет, она не померла, а в бензовоз врезалась или в автопоезд… Столько людей поубивала, дура пьяная!

– Нет и нет! Генеральша Любаша на своей алой, как кровь, машине, – в полной темноте у своей калитки рассказывала школьница Орлова другой школьнице Метляевой, – в хрустящую морозную ночь влетела в ядерный карьер, там за городом и за лесом и леском…

– Но там же!.. – пугалась беленькая Метляева.

– Ну и что же! Карьер только в середине занят свалкой с радиацией, а Любаша врезалась в самый его край… Там яма сто сорок метров вниз ступеньками, мне папа говорил, да-а-а… Вот она туда-то и сиганула, сбила ограждения и на скорости сто девяносто девять в час!..

– Маринка, не бреши! – возник отец Орлов за спиной у дочки. – Иди в дом, болтушка.

– Ну, пока!

– Ну, пока! Завтра контрошка по алгебре или по французскому?

Тетя Фаина в таких разговорах не участвовала, но тоже была опечалена и до самых похорон не верила ни в какую, ну, с чего же это умерла сочная пятидесятилетняя, очень живая Люба?

Любаша вблизи… Любашин хохот. Улыбалась так. И то, что не было у них детей, когда-то обсуждалось всей улицей, еще тогда, как приехали они в Соборск, в самом начале после постройки их чудесного дома.

– Не все, – говорили тогда некоторые, – не все жуликам-генералам подвластно, чего-то и у них нет! А у нас вот в каждой избушке на всех стульчиках по дитю сидит.

Домыслы остались во вчерашнем дне, а в действительности имела место обычная автокатастрофа. Голубая «Краун-виктория» врезалась на молниеносной скорости в полный молоковоз… Всмятку. Обычная история. В крови генеральши спирту не нашли, в крови водителя молоковоза также, кроме молока, ничего не обнаружили.

Поздним утром все и произошло, на оживленной трассе ЕД-19. Скорее всего, тормоза подвели, но «Краун-виктория» выгорела так, словно сперва взорвалась. Молоковоз также восстановлению не подлежал. А водитель ничего. Говорит, если кости срастутся, так на другой молоковоз пересядет, если, конечно, кошмары прекратятся. Беда прямо с этими кошмарами.

Хоронили не в Москве, а в Соборске, двадцать человек всего-то провожали Любашу на кладбище. Нет, на улице-то, когда вынесли полированный гроб из высокой военной машины, проститься народу пришло больше, но на кладбище, а оно дальнее – ехать и ехать, – попало всего двадцать человек, и в числе их Марья Михайловна Подковыркина, которая плакала навзрыд и всегда очень жалела мертвых, но не всегда живых.

А тетя Фая и не думала туда ехать, хоть и жалко ей было чужую жизнь. «Пусть бы себе жила», – думала Фая, ставя свечку и зажигая лампадку за упокой Любви…

– Фая, Фаечка, – рассказала после похорон в кухне у Фаины Маруся. – В гробу, представь, лежала горелая земля и все! Почти ничего не осталось от Любаши. Личико с кулачок и в платочке серебряном. Глазки у нее где-то внутри гроба и зажмурены очень-очень.

Маруся сглотнула и раскрыла было снова рот.

– Кончи! – взмолилась Фаина. – Маруська, кончи! – и заткнула пальцами уши.

– Очень-очень! – громко повторила тетя Маруся. – Эдуард, как отпел батюшка покойницу, подошел, поцеловал ее в платочек на лбу, закрыл гроб на ключик и положил его в карман… И похоронили ее, завалили землей… Фая! Да ты где, Фая?

Тетя Маруся оглядела пустую кухню, топнула на котят галошиной, чтоб не воображали, и выскочила в сени.

Бидон с нитроглицерином?

И так-то не принц Эндрю, а уж после похорон жены генерал Эдуард Бересклетов стал похож на свою прежнюю тень. И когда на второй после похорон Любы день акустический колокольчик блямкнул внизу, генерал так и не встал с кресла в глубине каминной. Горевал. Только через полчаса, когда охранник и по совместительству денщик Эммануил доложил о пришедших, генерал выглянул в окно.