Книга Шерлок Холмс. Смерть на коне бледном - Дональд Томас

Поскольку полковник Моран еще появится в этой истории, позвольте мне описать его здесь со слов Фрэнка и Джека.

Он был определенно старше тех заблудших молодых людей, которые искали у него совета. Видимо, ему было под сорок. Полковник красил усы. Выставлял себя эдаким беззаботным, повидавшим свет весельчаком и совершенно не скрывал своих пороков. С виду он был высок и широкоплеч, с хорошо развитым торсом, сильными руками, массивными квадратными ладонями и поросшими ярко-рыжими волосками пальцами. Только преждевременные морщины на лице выдавали природную грубость, таившуюся под напускной непринужденностью и веселостью.

Никому не удастся взять верх над полковником Мораном, говаривал он, старина Рэнди берется за что угодно. Он бывал везде и знает все обо всем и обо всех. В Вест-Энде поставили удачную пьесу? Моран тут же называл имя актрисы, сыгравшей в главной роли. В газетах писали о громком убийстве или разводе? Он перечислял участвовавших в процессе юристов, причем с обеих сторон. Он вообще был осведомлен гораздо лучше других, заходил ли разговор об охоте на крупную дичь, иноземных городах, известных семействах, о деньгах или юриспруденции.

Несколько раз Моран давал деньги в долг младшим офицерам. Быть может, желал таким образом распространить на них свое влияние, но те, кто принимал любезное предложение, никогда не осмеливались тянуть с выплатой. Что-то во взгляде дружелюбного с виду полковника внушало страх. Именно так. Его манеры, то, как он обрезал кончик сигары или стряхивал грязь с сапога, говорили о том, что этот человек не остановится ни перед чем, если его загнать в угол. Что касается женщин, то в начале вечера он вел себя с новой знакомой игриво, а вскоре его рука уже лежала на ее талии.

Вот какой обвиняемый предстал перед тайным трибуналом. Доказательства были налицо. Полковник не потрудился отрицать, что позабавился с глупенькой офицерской женой, которой польстило его внимание. В конце концов, она не была невинной девушкой. И вся ее благопристойность ей не помогла. Эммелин повредилась в рассудке, потому что не сумела понять одну простую истину: всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Такие речи Моран держал перед своими дружками. Несчастная пала жертвой врожденной склонности к истерии, а он тут совершенно ни при чем. Разум ее пошатнулся, и она наложила на себя руки. В чем же тут его вина, спрашивал Моран, как с точки зрения закона, так и с точки зрения здравого смысла?

Как бы ни был мерзок этот тип, так называемый трибунал не смог ничего противопоставить его злобным ухищрениям. Если верить моим тогдашним попутчикам, в полночном суде фигурировали такие доказательства его вины, которые любой английский судья отмел бы как досужие домыслы. Свидетели охотно подтверждали порочность характера подсудимого, но что это доказывало? Моран всегда поливал грязью женщин, называл их продажными созданиями, которые способны с легкостью танцевать на балу, а на следующее утро унижаться перед ростовщиком. Если муж не даст им желаемого, они с радостью начнут торговать собой. А в случае неудачи разденут собственных матерей, сдернут у тех с шеи последние драгоценности, чтобы только блистать на следующем приеме.

Но и мужчины не лучше, поучал Моран юных приятелей. Самый благопристойный член общества охотно продаст жену, детей и даже свою душу, чтобы только предаться любимому пороку. Для кого-то это игорный дом, для кого-то — биржа, а может, дама, умеющая доставить ни с чем не сравнимое наслаждение. Такие господа последнюю рубашку отдадут, лишь бы обладать женщиной, которая (и им это прекрасно известно) возьмет деньги, испытывая при этом отвращение.

Тогда я был еще молод. Роудон Моран показался мне едва ли не самим Сатаной. И если перед полночными судьями предстала столь отвратительная инкарнация нечистого, вероятно, и я на их месте иначе посмотрел бы на неубедительные доказательства.

Разумеется, его признали виновным в поведении, порочащем офицера и джентльмена. Какая нелепая формулировка, если вспомнить об истинном преступлении! Также была установлена его причастность к смерти Эммелин. Но что же дальше? С одной стороны, за подобное злодеяние полагается смерть. С другой — у неофициального суда не было законных способов наказать негодяя. Офицерам так не терпелось отомстить за миссис Патни-Уилсон, что они даже не подумали, как будут разрешать эту дилемму.

Итак, капитан Каннинг и четыре помощника удалились для обсуждения приговора. Было поздно, почти два часа ночи. Столовую освещали керосиновые лампы. Наконец судьи вернулись. Моран тут же встал, ему даже не успели ничего приказать. Капитан посмотрел обвиняемому прямо в глаза. Так называемого полковника признали виновным в гибели молодой женщины, которую он жестоким образом довел до самоубийства.

Хочет ли подсудимый взять слово? Ему нечего было сказать, он не признавал власть тех, кто стоял перед ним, считая их мальчишками.

Каков же приговор? Моран заслуживал смерти, но офицеры британского полка не могли замарать себя убийством. Мужественно выдерживая яростный взгляд полковника, Каннинг обвинил его в поведении, порочащем офицера, и в «моральном убийстве». Полночный суд не был наделен полномочиями, но принять то или иное решение было необходимо.

И товарищи Роудона Морана, бывшего полковника индийского раджи и нынешнего офицера 109-го полка альбионских стрелков, постановили, что он должен подать в отставку. А пока процедура не завершится, Моран будет считаться в гарнизоне вне закона. Кто бы и как бы ни отомстил ему, ни один из офицеров не станет ничего предпринимать по этому поводу.

Необычный приговор, зловещий, только не очень эффективный. Но было и кое-что еще. Вознамерься Моран когда-нибудь вернуться в армию или поступить на государственную службу ее величества, любой из участников тайного трибунала освобождался от обета молчания. Из уважения к покойной миссис Патни-Уилсон и ее мужу подробности ночного суда нельзя было разглашать, но в подобном случае их следовало немедля передать предполагаемым сослуживцам Морана. Пока же все присутствующие поклялись хранить тайну. К сожалению, как выяснилось впоследствии, многие молодые люди на это были совершенно не способны и клятвы их не стоили ничего.

Приговор грозил положить конец карьере Роудона Морана и превратить его в отщепенца. Но полковник обвел взглядом «тявкающих щенков» и ответил ровным и презрительным голосом, почти выплевывая слово за словом прямо им в лицо:

— Со временем, джентльмены, я, возможно, и решу покинуть этот полк. Пока же я не намерен подавать в отставку. Теперь, когда закончился весь этот цирк, попрошу вернуть мне клинок. В противном случае я подам рапорт и сообщу, что один из вас просто-напросто его украл. Это дело чести.

Негодяй еще осмеливался произносить слово «честь»! Тайный трибунал продемонстрировал свою полную несостоятельность. Младшие офицеры воспользовались процедурой, с помощью которой обычно карались малые проступки, чтобы осудить убийцу. И потерпели неудачу. Но тут из-за стола обвинения поднялся высокий темноволосый молодой человек с бледным и задумчивым лицом. Он тихо просидел там все эти часы, не принимая участия в процессе. Это был майор Генри Патни-Уилсон.