Книга Машины Российской Империи - Иван Крамер

Наконец мы достигли крыши. Джейн даже в шапочке и Костюме для Ночного Проникновения с Возможным Применением Акробатики, который вообще-то грубоват и мешковат, смотрелась симпатично. И с виду была очень боевитая и деловая. Я понадеялся, что выгляжу не хуже.

– Поезд в преисподнюю, – пошутил отец. Я скорее угадал, чем услышал его слова.

Ветер стал еще сильнее. Его вой сливался с грохотом состава в протяжную, оглушительную песню. Мы распластались на вагоне, мама подползла ближе и заговорила, отчетливо артикулируя. Хотя доносились лишь обрывки фраз, смысл был ясен.

– Движемся, как договорились. Я впереди, Алек второй, Генри третий. Все правильно пристегнуты?

Мы оглядели себя. Я был пристегнут к маме, а отец – ко мне. Покивали друг другу. Джейн хлопнула меня по плечу и стала разворачиваться в сторону паровоза.

Поползли. По краям вагонной крыши торчали покатые выступы с решетками, хвататься за них оказалось удобно, упираться ногами тоже, двигались мы резво, вот только ветер мешал. Спасали перчатки и очки, хотя щеки уже пылали. Генри было тяжелее всех из-за притороченного к спине кофра, который работал как небольшой парус.

Когда достигли края вагона, Джейн вытащила из чехла, вшитого сзади в куртку, толстый стержень, раздвинула, превратив в телескопическую лесенку. Положила ее на крышу перед собой и толкнула вперед. Другой конец лестницы лег на край следующего вагона, и мама поползла дальше.

Двигалась она ловко, умело, быстро – при взгляде на нее я вдруг вспомнил цирковую афишу с улыбающейся девушкой на канате. Это было совсем не к месту здесь и сейчас, на крыше мчащегося сквозь ночь поезда, но я помимо воли представил себе маленькую Джейн, еще ребенка, взлетающую на трапеции. Она ведь начала выступления семилетней девочкой, родители ее были акробатами по фамилии Визарди – знаменитыми Летающими Визарди – и разбились, упав из-под самого купола, когда кто-то из конкурентов цирка Гарибальди подпилил стойку. Маленькая Джейн этого не видела, она в тот момент спала в своей кроватке. С цирком она исколесила всю Европу, была и в России, даже за Уралом, даже до Китая доезжала. А потом корабль, на котором труппа переплывала Красное море, затонул. Мама единственная спаслась. Ей было семнадцать; в портовом городе под названием Суакин, куда она доплыла вконец обессилевшая, прямо на берегу к ней пристали какие-то бродяги… и сбежали, когда в их грязные лица уставился ствол пистолета. Оружие держал высокий черноволосый юноша, назвавшийся Генри МакГрином. Он случайно увидел незнакомую мокрую девушку на берегу в окружении бродяг и пришел на помощь. Моему отцу тогда не было и двадцати.

Сейчас мама кажется более строгой и сдержанной, чем он, реже смеется и временами бывает почти чопорной, но при взгляде на нее мне иногда видится та смешливая девчонка-акробатка из погибшего цирка. Ведь она до сих пор частенько в порыве чувств может взять да и сесть на шпагат прямо посреди нашей гостиной. А в отце, добродушном здоровяке, нет-нет, да и проглянет тот молодой бродяга, бросивший старый, скучный родовой дом и ушедший в большой мир на поиски приключений и новой жизни, а нашедший женщину своей жизни – Джейн Визарди, через много лет превратившуюся в петербургскую жительницу.

Я полз по раздвижной лестнице, и сердце замирало в груди. Внизу был узкий грохочущий провал, а в нем короткий коридор с окошками, вкусно именуемый «суфле». Его накрывала выпуклая железная крыша, состоящая из подвижно скрепленных полос, и сверху напоминающая спину железной гусеницы. Спина эта была в паре метров ниже и едва угадывалась в темноте, и если свалиться на нее, то точно не удержишься.

Генри, перебравшись по лестнице следом, подтянул ее, сложил, передал мне, а я передал маме. Снова поползли.

Впереди виднелся темный обзорный купол вагона-ресторана. Темный – вот так! Добытые мною сведения верны, и хотя ресторан еще работает, купол закрыт. Мы двигались к нему, старательно хватаясь за выступы. Ветер иногда приносил из-за купола клочья дыма, они черными призраками проносились мимо.

Без приключений миновали четвертый вагон, а за ним и третий. Купол закрывал переднюю часть состава. На краю вагона-ресторана Джейн остановилась и громко, чтобы перекрыть вой ветра и грохот колес, сказала:

– Придется двигаться по краю. Видите, между куполом и краем остается небольшое расстояние? Поползем слева.

Мы взяли курс к краю вагона, но мама вдруг остановилась и несильно лягнула меня, чтобы я последовал ее примеру.

Купол, как я понял еще на перроне, был не круглый, а продолговатый. Этакий покатый киль из стекла и железных ребер. Под ним в центре крыши виднелся проем с ведущей вниз лесенкой, а вокруг стояли диванчики. И на одном из них сидел в мечтательной позе юный граф Юрий Федорович Кушелев-Безбородко.

Джейн растерянно оглянулась на нас. Сзади донесся голос Генри:

– Чего это он? О чем мечтает?

– Обо мне, – ответил я.

– Что? – удивились оба.

Я отмахнулся:

– Неважно, что делаем?

Ясно было: стоит графу повернуться, и он увидит нас. Ох, и удивится, наверное!

– Обогнем с другой стороны, – решила Джейн.

Мы попятились, развернувшись, благо прямо за куполом ветер был слабее, поползли в обход, а точнее, в обгиб. Вскоре справа, совсем близко, оказался край вагона. Под ним проносился склон насыпи, озаренный светом из окон ресторана, а дальше была темная земля. Ветер стал сильнее и резче. Когда половина купола осталась позади, Джейн снова лягнула меня. Да что ж такое! Мы замерли, глядя влево. Граф Безбородко зашевелился на диванчике, сменив позу, почти уже повернулся к нам. Сейчас увидит! В этот миг моя правая рука скользнула, и я с придушенным воплем сорвался с вагона.

Рывком натянулись ремни, я повис. Поток воздуха прижал меня к стенке, как котлету лопаткой к сковороде. Руки и ноги сами собой раскинулись, лицо вдавилось в стекло. Штора за ним была сдвинута, открывая мне отличный вид на вагон-ресторан. Приглушенный свет, наряженные господа и дамы… Официант, ловко удерживая поднос одной рукой, идет между столиками. Прямо за окном сидит знакомый бородатый господин в обществе двух дам – тот, из нашего вагона. А я распластался, выпучив глаза под гоглами, будто лягушку проглотил, и сам весь, как лягушка на столе препаратора, прижатый к стеклу, весь такой плоский-плоский – вишу в полуметре от них и ничего не могу сделать!

Ремни дернулись, потянули вверх. Уловив движение, бородач повернул голову и увидел меня. Медленно на пьяном лице его начало проступать неземное удивление. Он поперхнулся шампанским, поставил бокал и кулаками протер глаза. Тут наверху поднатужились и вздернули меня обратно на крышу.

Сердце истошно колотилось в груди. Бородатый меня заметил! Что делать?! Он поднимет шум! Хотя он пьяный… Вцепившись в выступ вентиляции, я поперхнулся ветром и закашлялся.

Спереди и сзади мама с отцом напряженно смотрели на меня. Покашляв, я пожал плечами и сделал жест: ползем дальше. Все равно ведь сделать ничего нельзя, остается только ждать реакции из вагона.