Книга Слово в пути - Петр Вайль

Что до российского человека, его внимание Исландия захватывала дважды. В 1972 году в Рейкьявике игрался матч за титул чемпиона мира по шахматам. Американец Бобби Фишер на пути сюда вдребезги разнес Тайманова, Ларсена и Петросяна, в Исландии встретившись с действующим чемпионом Борисом Спасским. Возбуждение в советской прессе было огромное, Фишера заранее уничтожали, что с издевательской лихостью запечатлел Высоцкий: «Не мычу, не телюсь, весь — как вата. / Надо что-то бить — уже пора! / Чем же бить? Ладьею — страшновато, / Справа в челюсть — вроде рановато, / Неудобно — первая игра». Спасский достойно сопротивлялся, но победил Фишер — 12,5: 8,5.

Второй раз Рейкьявик вошел в российскую жизнь эпохально. Судьба страны, да и мира — без всякого преувеличения, именно судьба и именно всего мира — решалась в скромном, едва ли не деревенском доме на берегу океана в стороне от центра столицы страны, «посреди нигде». Двухэтажный дощатый Hofdi Hons — одно из двух самых важных в российской истории зданий. Первое — Зимний дворец в Петербурге, с захвата которого в 1917-м началось превращение России в СССР; второе — Хефди Хаус в Рейкьявике, со встречи в котором Рональда Рейгана и Михаила Горбачева в 1986-м началось возвращение СССР в Россию.

Сейчас русские тут редки. Даже разведчикам Исландия ни к чему. В феврале 2007 года окончательно покинула остров американская военно-воздушная база в Кефлавике, недалеко от международного аэропорта. Я даже взгрустнул. В начале 70-х на срочной службе в полку радиоразведки советской армии подслушивал переговоры американских баз в Европе с самолетами, каждый день в течение двух лет записывая позывные: Keflavik air-ways! Keflavik air-ways! Давно нет той воинской части в Риге, а теперь вот и базы в Кефлавике.

Наш гид, уроженка Маврикия Бьянка Мишел, вспомнила одного русского, когда мы вышли на черный пляж из вулканического песка и гравия. Скалы там стоят невиданными каменными букетами, наклоняясь иногда над водой — с них бы и прыгать. Но куды — вода в июле 5 градусов. «В прошлом году, — говорит мне Бьянка, — в группе был один русский, он пошел купаться». Застегиваясь поплотнее, приосаниваюсь: русский след.

Следа этого мало, но есть: самый, вероятно, известный в мире исландец — разумеется, после певицы и актрисы Бьорк — пианист и дирижер Владимир Ашкенази. Выиграв в 1962 году Конкурс имени Чайковского, он в следующем году уехал из СССР, женившись на исландке, и впоследствии стал гражданином Республики Исландия. Когда мы ездили по стране, я за завтраком в отелях прилежно рассматривал утренние газеты, разбирая кое-что в разделах погоды и спорта. Однажды утром увидал крупный портрет Ашкенази и попросил гида разъяснить — по какому поводу. Оказалось — юбилей, семидесятилетие. Когда Бьянка узнала, что я с ним немного, но знаком, заметно зауважала: тем более ее муж — местный композитор и музыкант.

В старые времена русский след был отчетливее. Читаю в саге: «Халльдор, сын Снорри, был в Миклагарде с Харальдом конунгом… и приехал с ним в Норвегию из Гардарики». Этот Харальд был женат на Елизавете Ярославне, дочери Ярослава Мудрого, при дворе которого в Киеве долго жил. А Гардарики — это Русь. Хорошее имя — веселое, безобидное. Эти норвежцы и исландцы и были теми самыми варягами, о которых до сих пор не ясно — не столько историкам, сколько идеологам истории: хорошие они или плохие, их позвали или они сами пришли, в наемниках они ходили у русичей или в начальниках. В целом упоминания о наших предках в сагах редки и малозначительны: «На Торкеле русская меховая шапка».

Свои меха тут тоже есть: единственное подлинно исландское животное — песец. Остальных завезли, и они расплодились на приволье. Множество овец и лошадей. По закону, овцы могут бродить где угодно, они и бродят — бессмысленно забираясь на высоченные скалы и уходя туда, где нет ни одного строения на протяжении десятков километров. Ну, летом там и ночуют, но к зиме-то их надо собирать. Овец сгоняют с помощью лошадей — это единственное практическое их применение. При том, что конское поголовье страны — несметное.

Немного продают за границу — в северные страны, где ценятся невысокие, крепкие, привычные к холодам лошади. Ну, катают туристов: популярность набирают конные туры. Ну, катаются сами. Ну вот, загон овец — но сельским хозяйством в стране занимается один процент населения, то есть три тысячи человек. Пока что традиционные промыслы приносят доход, рыболовство в первую очередь. Тридцать пять процентов валютных поступлений — от рыбы, но уже тридцать — от туризма, и отставание сокращается. А уж фермы вовсю переделывают в отели — в одном таком, замечательном, мы ночевали. Объяснение изобилию лошадей одно — страсть. Национальная гордость. Вам наперебой расскажут, что у всех лошадей мира четыре аллюра, а у исландской — пять. Помимо шага, рыси, галопа и иноходи — еще какой-то «тельт», шаг-бег, такой плавный, что всадник сидит как на стуле. Зрелище и вправду странное, особенно когда на конском шоу запускают музычку кантри местного извода.

А вот собак очень мало. Можно предположить, сказываются три фактора: нижайшая плотность населения, где все друг друга знают — некого остерегаться; отсутствие хищников; нет растительности на открытых пространствах, что позволило использовать для загона овец лошадей, а не собак, как повсюду.

Остальная живность — в небе и в воде. Даже не пытался я разобраться в многообразии птиц — всех этих чаек, крачек, трясогузок, овсянок. Выбрал себе любимца — красноклювого puffin,а, который по-русски обидно именуется «тупик». Хоть бы «пуфик». Он ведь еще и съедобный и вкусный, один недостаток: в рейкьявикском ресторане «Лакьярбрекка» — 65 долларов порция.

Птицы живописно гнездятся в прибрежных скалах, изрезанных так прихотливо, что кажутся увеличенными пляжными скульптурами из песка: дворцы, арки, мосты, башни. Скалы к тому же в живописных белых разводах — даже экскременты тут красивы. В изящной бухточке приткнулся рыбный порт Арнастапи, где с кораблей выгружают треску, — все беленькое, аккуратненькое: не рыболовство, а чистописание.

Повсюду вдоль берега обнаруживаешь останки китов. То часть хребта, то челюсть длиной метра два. На китов охотились издавна и продолжают охотиться. Китовые стейки подают в дорогих ресторанах Исландии (как и Норвегии) — если не знаешь, подумаешь, что говядина. Хотя во всем мире в 1986 году был наложен запрет на коммерческий китобойный промысел, Норвегия, Япония и Исландия так или иначе его нарушают. В исландском случае это по меньшей мере странно: туристы, выходящие на катерах смотреть китов из Рейкьявика, Хусавика и других портов, приносят в пять раз больше дохода, чем охота.

Я выходил в такой трехчасовой рейс. Смотреть китов — дело азартное и рисковое: не в том смысле, что опасное, а что ненадежное. Днем раньше с нашего корабля не увидели ни одного кита — у нас же их было много. Четыре-пять китов появлялись на поверхности раз тридцать: иногда над водой мелькал лишь хвост, иногда, блестя на солнце лакированными боками, с грузной грацией отставного спортсмена не столько выпрыгивала, сколько переваливалась вся китовья туша.

Не менее увлекательно было следить за группой молодых японцев, которые, заплатив за поездку немалые деньги и послушно облекшись в теплые комбинезоны и прорезиненные оранжевые плащи, все три часа играли в карты, не повернувшись к океану. Похоже, они получили не меньшее удовольствие, чем остальные: лица, во всяком случае, у них были счастливые — а это ведь главное, правда? И вели себя тихо — когда все отчаянно вопили при каждом появлении китов, от картежников лишь изредка доносилось сдержанное страстное мычание. Да и то сказать — не концерн же «Мицубиси» был там на кону.