Книга Куда боятся ступить ангелы - Эдвард Форстер

Будучи мальчиком, Филип остро сознавал эти свои недостатки. Еще в школе, когда, бывало, его дразнили и задирали, он убегал в дортуар, долго изучал свое лицо в зеркале, вздыхал и говорил: «Сла­бовольное лицо. Никогда мне не пробить себе дороги в жизни». С го­дами, однако, он стал то ли менее робок, то ли более самодоволен. Он обнаружил, что в мире для него, как и для всех, найдется укром­ное местечко. Твердость характера могла прийти позднее, а возмож­но, ей просто не было еще случая проявиться. Он по крайней мере обладал чувством красоты и чувством юмора - двумя весьма ценны­ми качествами. Чувство красоты развилось раньше. Из-за него в двадцатилетнем возрасте Филип носил пестрые галстуки и мягкую фетровую шляпу, опаздывал к обеду оттого, что любовался закатом, и заразился любовью к искусству, начиная с Берн-Джонса и кончая Праксителем. В двадцать два года он побывал в Италии вместе с ка­кими-то родственниками и там вобрал в себя как единое эстетичес­кое целое оливы, голубое небо, фрески, сельские постоялые дворы, святых, крестьян, мозаики, статуи и нищих. Он вернулся домой с ви­дом пророка, который либо преобразует Состон, либо отвергнет его. Весь нерастраченный пыл и вся энергия довольно одинокой души устремились в одно русло - он стал поборником красоты.

Вскоре все это кончилось. Ни в Состоне, ни внутри самого Фили­па ровно ничего не произошло. Он шокировал с полдюжины состонцев, вступал в перебранки с сестрой и спорил с матерью. И пришел к выводу, что сделать ничего нельзя, - он не знал, что любовь к ис­тине и просто человеческая любовь иногда одерживают победу там, где любовь к красоте терпит неудачу.

Несколько разочарованный, немного утомленный, но сохранив­ший свои эстетические идеалы, он продолжал жить безбурной жиз­нью, все более полагаясь на свой второй дар - чувство юмора. Если он и не мог преобразовать мир, то мог хотя бы осмеивать его, дости­гая таким путем интеллектуального превосходства. Он где-то вычи­тал, что смех - признак душевного здоровья, и уверовал в это. И он самодовольно смеялся, пока замужество Лилии не разбило в пух и прах его самодовольство. Италия, страна красоты, погибла для него навсегда. Она не в силах была сделать лучше людей, которые там жили, или их взгляды. Более того, на ее почве произрастали жад­ность, жестокость, глупость и, что еще хуже, вульгарность. На ее почве, под ее влиянием, глупая женщина вышла замуж за плебея. Филип возненавидел Джино за то, что тот погубил его жизненный идеал, и теперь свершившаяся убогая трагедия причинила ему муки - но муки не сочувствия, а окончательной утраты иллюзий.

Разочарование его было на руку миссис Герритон; она радова­лась, что в это нелегкое для нее время семья сплотилась.

- Как вы думаете, должны мы надеть траур? - Она всегда спра­шивала у детей совета, если находила это нужным.

Генриетта полагала, что должны. Она безобразно третировала Лилию, пока та была жива, но считала, что мертвые заслуживают внимания и сочувствия.

- В конце концов, она страдала. После того письма я несколько ночей не спала. Вся эта история напоминает одну из отвратительных современных пьес, где нет правых. Если надеть траур, значит, надо сказать Ирме.

- Естественно, надо сказать Ирме! - вставил Филип.

- Естественно, - подтвердила мать. - Но все же незачем говорить ей о замужестве Лилии.

- Не согласен с тобой. И потом, она не могла чего-то не заподо­зрить.

- Надо полагать. Но она никогда не любила мать, и, кроме того, девятилетние девочки не умеют рассуждать логически. Она вообра­жает, что мать уехала в длительную поездку. Важно, очень важно, чтобы девочка не испытала потрясения. Жизнь ребенка зависит от того идеального представления о родителях, какое у него сложилось! Разрушьте этот идеал, и все пойдет прахом: нравственность, поведе­ние - буквально все. Абсолютная вера во взрослых - вот на чем стро­ится воспитание. Потому-то я и старалась никогда не говорить пло­хо о бедной Лилии при Ирме.

- Ты забываешь о младенце. Уотерс и Адамсон пишут, что там ро­дился младенец.

- Надо сообщить миссис Теобалд, но она не в счет. Она дряхлеет с каждым днем. Даже не видится теперь с мистером Кингкрофтом. Я слыхала, что он, слава Богу, утешился другой.

- Ведь когда-нибудь девочка должна узнать, - не сдавался Филип, раздосадованный сам не зная чем.

- Чем позднее, тем лучше. Она же все время развивается.

- А вы не боитесь, что все это может плохо сказаться?

- На Ирме? Почему?

- Скорее на нас. На нашей нравственности и нашем поведении.

- Не уверен, что постоянное утаивание правды повлияет на эти каче­ства благотворно.

- Совершенно незачем все так выворачивать, - недовольно заме­тила Генриетта.

- Ты права, незачем, - решила мать. - Будем придерживаться главного. Ребенок тут ни при чем. Миссис Теобалд не станет ничего предпринимать, а нас это не касается.

- Но это, несомненно, повлечет разницу в деньгах, - заметил сын.

- Нет, дорогой, почти никакой. Покойный Чарлз предусмотрел в завещании любые случайности. Деньги перейдут к тебе и Генриетте как опекунам Ирмы.

- Превосходно. А итальянец что получит?

- Все деньги жены. Но тебе же известно, какую сумму это состав­ляет.

- Отлично. Значит, наша тактика - не говорить о младенце нико­му, даже мисс Эббот.

- Вне всякого сомнения, такой путь будет самым правильным, - подтвердила миссис Герритон, заменив слово «тактика» на «путь» ради Генриетты. - И почему, собственно, мы обязаны говорить Каро­лине?

- Она как-никак замешана в это дело.

- Наивное существо. Чем меньше она об этом знает, тем лучше для нее. Мне ее очень жаль. Вот уж кто страдал и покаялся. Она бук­вально разрыдалась, когда я ей пересказала самую малость из того ужасного письма. Никогда не видела такого искреннего раскаяния. Простим ей и забудем. Не стоит ворошить прошлое. Не будем ее бес­покоить.

Филип не усмотрел логики в рассуждениях матери, но почел за лучшее не поправлять ее.

- Отныне грядет Новая Жизнь. Помнишь, мама, так мы сказали, когда проводили Лилию?

- Да, милый. Но сейчас действительно наступает новая жизнь, потому что мы все единодушны. Тогда ты еще был ослеплен Итали­ей. Ее картины и церкви, безусловно, красивы, но судить о стране мы все-таки можем только по людям.

- К сожалению, это верно, - печально ответил он. И поскольку тактика была определена, пошел побродить в одиночестве.

К тому времени, когда он вернулся, произошли два важных собы­тия: о смерти Лилии сообщили Ирме, а также мисс Эббот, которая как раз зашла с подпиской в пользу бедных.

Ирма поплакала, задала несколько вполне разумных вопросов и много вполне бестолковых и удовлетворилась уклончивыми ответа­ми. На счастье, в школе ожидалась раздача наград, и это событие вку­пе с предвкушением нового траурного платья отвлекло ее от того фак­та, что Лилия, которой и так давно нет, теперь и вовсе не вернется.