Книга Раб - Исаак Башевис Зингер

— Где душа? В глазах?

— В глазах, в мозгу, она оживляет все тело.

— А куда девается душа, когда человек умирает?

— Она поднимается обратно в небо.

— У теленка есть душа?

— Нет, только дух.

— Куда он девается, когда закалывают теленка?…

— Иногда он входит в человека, который ест его.

— Ну а у свиньи тоже есть дух?

— Нет. Да… Что-то должно быть у нее…

— Почему еврею нельзя есть свинины?

— Это закон Бога. Такова Его воля.

— Я стану дочерью Бога, если перейду в еврейство?

— Да, если ты сделаешь это всем сердцем.

— Да, Яков, всем сердцем.

— Ты должна сделать это не потому, что любишь меня, а потому, что веришь в одного Бога со мной.

— Верю, Яков, верю. Но ты должен меня учить. Без тебя я слепая…

Ванда строила планы. Они вместе удерут отсюда. Она знает горы. Правда, христианке нельзя принять иудейскую веру, но она будет выдавать себя за еврейку. Она острижет волосы и не будет смешивать молочную пищу с мясной. Яков научит ее говорить по-еврейски. Она сейчас же хотела начать учиться. Она произносила слово по-польски, а он должен был тут же перевести его на еврейский. Хлеб — это бройт, вол — это окс, стол — это тиш, лавка — это банк.

— А как по-еврейски коза?

— Коза по-еврейски так же — коза, — сказал Яков.

— А дах?

— По-еврейски так же — дах.

— Почему это так? — спросила Ванда, — почему по-польски и по-еврейски одинаково?

— Когда евреи жили в стране своих предков, — сказал Яков, — они говорили на святом языке. Язык, на котором евреи говорят теперь, заимствован из других языков.

— Почему евреи более не живут в своей стране?

— Потому что они грешили.

— Что они такого сделали?

— Поклонялись идолам, грабили бедных…

— Ну, а теперь они этого больше не делают?

— Они более не поклоняются идолам.

— А как с бедными?

Яков замялся.

— К бедным еще все несправедливы.

— А кто к бедным справедлив? Мужички работают круглый год, а они голы и босы. Загаек палец о палец не ударяет, зато все забирает себе, — лучший урожай, лучших коров…

— Человек за все отчитается, все с него спросится.

— Где, Яков ты мой, когда?

— Не на земле…

— Ну, мне пора. Скоро начнет светать!

Ванда на прощанье стала целовать Якова. Она повисла на его шее, впилась в его рот. Ее лицо снова запылало. Но вот она оторвалась от него и пошла. Она что-то бормотала у двери, улыбалась застенчиво и в то же время озорно. Была безлунная ночь. Но от снега падал отсвет на ноги Ванды и на ее лицо. Она напоминала Якову легенды о Лилит, которая приходит по ночам к мужчинам и оскверняет их. Хотя он с Вандой жил уже несколько недель, он каждый раз содрогался при мысли, какой он совершает грех. Каким образом это могло произойти? Долгие годы не поддавался он соблазну, и вдруг потерял волю. Он стал совсем другим с тех пор, как сблизился с Вандой. Порой он сам себя не узнавал. Словно прежняя душа из него вылетела. Он молился, но не было сосредоточенности. Он все еще временами повторял по памяти какой-нибудь Псалом или раздел Мишны, Но сердце его не участвовало в том, что произносили уста. Что-то в нем закупорилось. Он перестал напевать про себя старые мелодии и как бы стеснялся думать о жене, детях, о всех этих невинных жертвах гайдамаков. Что общего у него с ними? Они богоугодны, а он нечист. Их гибель — во славу Бога, а он заключил союз с дьяволом. Яков более не мог преградить дорогу дурным мыслям. Голова его была полна всяких фантазий, глупостей, капризов. То он воображал, что ест пирог, жареную курицу, марципаны, то — что пьет разные дорогие вина или что нашел среди скал драгоценности и стал богачом. Он видел себя разъезжающим в карете… Страсть его к Ванде была теперь так велика, что достаточно было ей уйти из овина, как он уже тосковал по ней. Вслед за душой изменилось, и тело. Он стал ленив, его тянуло к постели. В эту зиму он страдал от холода больше, чем во все годы. Когда он колол дрова, топор то и дело застревал в полене, и Яков не мог его вытащить. Когда разгребал снег во дворе, то быстро уставал и вынужден был делать передышки. Как это ни было удивительно, но коровы, которых он сам выходил, почувствовали его состояние и перестали слушаться. Случалось во время дойки, что какая-нибудь из них лягнет его или пырнет рогом. Пес теперь лаял на него как на чужого…

Даже сны стали другие. Отец с матерью перестали ему являться. Как только он засыпал, он был с Вандой. Он странствовал с ней по темным лесам, лазал по пещерам, тонул в топях и болотах, полных зловония и всякой мерзости, а за ним по пятам гнались черти, звери, — косматые, шершавые, хвостатые, змиеподобные, с зобами, со свисающим выменем. Они вопили страшными голосами, плевали на него, блевали. Он просыпался от этих кошмаров, обливаясь потом, но был полон похоти. Голос внутри него беспрестанно звал Ванду. Ему теперь уже стоило усилия не быть с ней в дни ее месячных.

5

Сияла луна. Небо было ясное, ночь — светла как день. Стоя у двери овина, Яков видел горы, разбросанные на необозримом пространстве. Под покровом снега зеленели елки. Скалы над лесами походили: одна — на покойника в саване, другая — на зверя, ставшего на дыбы, третья — на чудовище из какого-то другого мира. От окружающей тишины у Якова звенело в ушах — словно скопище сверчков стрекотало под снегом. Снег не падал, но время от времени в воздухе появлялась одиночная снежинка. Ворона проснулась и каркнула. Зашевелились в своих убежищах не то полевые мыши, не то суслики. Можно было подумать, что км вдруг почудилась весна. Сам Яков также ожидал чуда. А вдруг на этот раз раньше обычного настанет конец зиме? Ведь все во власти Бога. Он может приказать солнцу повернуть, как во времена праотца Авраама. Но для кого Всевышнему совершать такие чудеса? Для него, для Якова, отступника и развратника? Он устремил свой взор на деревья во дворе. Хлопья снега, которые повисли на их ветвях, белели в ночи словно какие-то фантастические плоды. С них осенним цветом слетали снежинки.

Яков напряг слух. Что-то она не идет? В хате давно уже темно. Избенка торчала на насыпи, точно гриб. Временами до него долетали шорохи, голоса. А быть может, это ему только мерещилось? Но вот открылась дверь, и появилась Ванда. Не босая и укутанная в шаль, как обычно, а в тулупе, обутая, с палкой в руке. Она подошла к Якову и сказала:

— Татуля помер.

У Якова оборвалось сердце.

— Как это?… Когда?

— Он заснул с вечера, как всегда. Вдруг — раздался короткий стон. Он испустил дух, как цыпленок.

— Куда ты?