Книга Следствие сомбреро - Ричард Бротиган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начальник поезда откликнулся на факт обретения мертвой безухой жены, объявив во всеуслышание, что в депо стоит и ждет поезд, набитый оружием и боеприпасами.
Он не знал, что же привело к такой катавасии, включая смерть его жены, но все равно готов был драться. Он жаждал мести любой ценой и не собирался углубляться в казуистику относительно правого и неправого.
Он постоял, глядя на мертвую безухую жену, а потом заорал:
– Оружие для убийства!
Такова была его преамбула к объявлению о том, что всего в нескольких кварталах толпу ждет арсенал.
– Оружие для убийства! – повторил он.
Двадцать минут спустя толпа вооружилась до зубов роскошнейшей коллекцией стреляющего железа вне пределов Индокитая времен великой Вьетнамской войны.
Толпе пришлась по нраву его прелюдия к знакомству с оружием, и теперь все кричали:
– Оружие для убийства! Оружие для убийства!
И махали стволами в воздухе.
– Оружие для убийства!
А некоторые разряжали оружие в воздух.
– Оружие для убийства!
Суровые ребята…
Каким-то образом мэр, его родич и безработный в итоге тоже оказались тяжело вооружены. Все трое получили по «М-16» и грозди гранат.
Мэр все выкрикивал номер своего авто:
– АЯ четырнадцать девяносто два!
Разум его окончательно распался на куски, но кто-то все равно сунул мэру винтовку, боеприпасы и кучу гранат. Всем было плевать. Все спятили.
Мэрский родич и безработный по-прежнему плакали, но теперь к груди, ходуном ходившей от рыданий, каждый прижимал винтовку.
Винтовки им выдали, исходя из умозаключения, что плачущие люди тоже могут стрелять.
На счету каждый палец на курке.
Мэр и эти двое едва сознавали, что вооружены.
Держали свои винтовки неловко, будто палки.
– АЯ четырнадцать девяносто два! – кричал мэр.
– Нет, – сказал молодой ветеран боев во Вьетнаме. – Это «эм-шестнадцать». Похуже, чем «AK-сорок семь», но сойдет.
Пока он отчаивался из-за одинокой нити японского волоса, целая голова этих волос, долгих, и прекрасных, и таких замечательно черных, лежала и спала в районе Ричмонда, Сан-Франциско.
Слава небесам, у юмориста и мысли такой не возникло.
Он бы превратил ее в бритвенно-острую манию. Эта мысль только усугубила бы его отчаяние из-за финала романа с японкой.
«Я тут схожу с ума в поисках одинокой нити японского волоса, а ведь два года рядом со мной была целая прическа».
Ему было бы ужасно.
Из бездны его жизни выпало бы дно.
Да уж, очень хорошо, что у него не возникло этой мысли, пока он шарил на полу, а вся жизнь мелькала перед глазами.
Он тонул в нити японского волоса.
Эта нить потерянного волоса – все равно что выпасть за борт посреди Тихого океана.
Он хватал воздух ртом, а его жизнь передержанным кустарным кино скакала от сцены к сцене в гостиной его головы, и все его родственники, и друзья, и любовницы смотрели это кино жарким летним вечером с бокалами ледяного лимонада в руках, и им было интересно, когда они появлялись на экране, и скучно, когда не появлялись, разве что всем любовницам было интересно, с кем он ложился в постель.
Одного лишь человека не было в кино.
И она спала в шестнадцати кварталах от юмориста.
У нее полно было долгих черных волос. Японских волос, в которых он мог тонуть вечно.
Сомбреро осталось в одиночестве посреди улицы; компанию ему составляли только горящие полицейские машины и груда мертвых тел.
Люди толпами приходили и уходили с оружием, но на сомбреро никто не обращал внимания. Температура сомбреро застыла на нуле. Любопытно, что никто не замечал сомбреро. Это же логично, раз на улице ошивается столько народу, чтобы кто-нибудь заметил сомбреро и нацепил на голову или хоть попытался бы, а потом заметил, что сомбреро ледяное.
Однако не сложилось.
Все шли мимо сомбреро, будто оно невидимое. Сомбреро, конечно, было очень даже видимое. Торчало, как нос на лице. Не проглядишь. Сомбреро лежало на виду – смотри не хочу.
Потом один старик внезапно уставился прямо на сомбреро и зашагал к нему, но футах в пяти остановился и опустил голову.
Он стоял и смотрел на оторванный ошметок человека. Вообще-то старик к нему и направлялся. А вовсе не к сомбреро. Просто сомбреро оказалось на одной зрительной оси с ошметком человека.
Старик прежде никогда не видел ошметка человека без прицепленных к нему остатков человека.
Старика это зачаровало.
Полиция штата и сотрудники окрестных органов правопорядка, заняв позиции вокруг города, ждали прибытия капитана, командующего силами полиции, чтоб он лично возглавил операцию подавления того, что началось с сомбреро, упавшего с неба, а теперь доросло до вооруженного мятежа.
Время от времени плотный огонь вылетал из города в поисках бойцов, которые залегли по окопам за городской чертой и ждали прибытия капитана, дабы можно было начинать давить мятеж.
Скорчившись в траншеях, полицейские раздумывали, что приключилось с городком и обратило горожан в кровожадных мятежников, но к единому ответу не пришли.
Им неоткуда было знать о сомбреро и о том, что случилось, когда оно упало с неба.
– Что за чертовщина там творится? – сказал сержант полиции штата помощнику шерифа из соседнего городка.
– Не знаю, – ответил помощник. – Все нахуй сбрендили к чертовой матери. Я такого никогда не видал. Надеюсь, это не летающие тарелки.
– Летающие тарелки? – переспросил сержант.
– Ну да, знаете, летающие тарелки, – сказал помощник шерифа. – Космические пришельцы оккупируют человеческие головы. Летающие тарелки, – повторил он. – Летающие тарелки. С Марса.
Глаза помощника шерифа сверкали очень ярко.
Сержант извинился и отправился поболтать с другим полицейским штата. Сержант с трудом терпел психов, даже если они – его полицейские коллеги. У него была спятившая тетушка, и все детство он провел с ней в одном доме. Семья не желала отсылать тетушку в сумасшедший дом. Отец сержанта всегда говорил: «Наши родственники по психушкам не ездют», – поэтому тетушка жила с ними, а спятила она весьма.
Ее всякий раз приходилось запирать на Рождество, поскольку на Рождество у нее отчего-то слетала крыша, и в детстве сержант каждое Рождество слушал, как спятившая тетушка вопит и барабанит в дверь своей комнаты.
