Книга Ожившие фантазии - Энн Вулф

— Вы смеетесь, а, между прочим, находятся люди, которые это читают, — ответила я. — И даже, скромно замечу, с удовольствием.

Обычно я воспринимаю подобные насмешки спокойно, но ехидство Лонберга меня почему-то задело. Он так часто повторял, что мои книги — полная чушь и бессмыслица, что я даже начала этому верить. Может быть, конечно, дело было не в Лонберге, но мне почему-то хотелось доказать этому мужчине, что я все же что-то из себя представляю. Я понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать и, несмотря на свои тридцать с хвостиком, чувствовала себя ранимым подростком.

— Читают, — уже без насмешки отозвался Лонберг. — И, главное, кто? Серийные убийцы…

— «Над пропастью во ржи» читал Марк Чапмен, — сквозь зубы процедила я, уже не на шутку рассерженная, — после того как убил Джона Леннона. Эту же книгу уважал Джон Хинкли — тот, что покушался на жизнь Рональда Рейгана. Если следовать вашей логике, детектив Лонберг, Сэлинджер был наставником маньяков и убийц Я, правда, не уверена, что вы читали Сэлинджера…

— Представьте себе, читал, — огрызнулся Лонберг. — Вы-то, конечно, думали, что идиот-полицейский последний раз видел книгу в младшей школе? Ладно, оставим наши прения на потом. Кое-что из ваших бредовых историй мне все-таки удалось извлечь. Первым человеком, которого убили в глухом переулке, оказался мужчина, на губах которого наш эксперт обнаружил не что иное, как сахарный сироп. Умер он, правда, от другого — ему вкололи какой-то сильнодействующий препарат, но я не медик и конечно же сразу забыл название. Мало того, местный бродяга, облюбовавший переулок, в котором нашли тело этого мужчины, как ночлежку, болтал мне что-то про человека в огромной обуви и белой рубахе, чем-то похожей на смирительную. Бродяга утверждал, что видел Сахарного человека из своей коробки и, разумеется, страшно испугался. Я не поленился и нашел картинку в вашей книжке — надо сказать, был удивлен ее сходством с тем, что описывал бродяга. Вторым человеком, которого убили, тоже был мужчина. Смерть, как и в первом случае, наступила из-за того, что кто-то ввел ему все тот же препарат. В руке этого мужчины обнаружили клок шерсти. Думаю, вы уже догадались, какому животному она принадлежала.

— Еноту, — мрачно кивнула я. — Странные совпадения.

Лонберг кивнул.

— Очень уж много совпадений. Поэтому я и рискнул взять это дело себе.

— Говорят, в полиции ценятся раскрытые дела о серийных убийцах, — вырвалось у меня.

Мне, конечно, хотелось его задеть, но я не думала, что Лонберг взовьется, как флаг на ветру, — до этого он принимал мои выпады с относительным спокойствием.

— Знаете, мисс Олдридж, — его глаза цвета абрикосовых косточек засверкали от гнева, — в полиции действительно ценят тех, кто раскрывает серийные преступления. Но мы по крайней мере занимаемся тем, что раскрываем их, а не тем, что плодим маньяков.

Он поднялся со стула, и мы обменялись взглядами, еще менее дружелюбными, чем тогда, когда Лонберг только зашел в мою комнату. Меня буквально трясло от злости, да и детектив уже не казался воплощением сдержанности. Мы оба понимали, что можем наговорить друг другу еще много всего, о чем потом пожалеем, поэтому расстались молча. Лонберг молча спустился вниз, а я молча плюхнулась в кресло, воображая, во что я превращу этого детектива в своей очередной книге. Я обязательно сделаю из него дурацкого комического персонажа — ведь он так не любит, когда над ним смеются. Пожалуй, это будет лучшая месть.

Закрыв глаза, я подумала, что над моим незадачливым детективом, назовем его Ломбером, постоянно будут потешаться дети. Они будут придумывать всяческие проказы, а Ломбер — раскрывать якобы преступления. А потом, когда закончу книгу, я обязательно пришлю ее детективу Коулу Лонбергу и его широкие брови стянутся в одну большую бровь, а неровно очерченные губы…

Что там должно было произойти с его губами, я так и не придумала. Последним, что промелькнуло в моем воспаленном от жары сознании, была мысль о том, что я не пишу детективов и мне придется запихнуть в свою книгу полицейского.

6

Яки Вудсток — на самом деле я даже не помню его фамилии, потому что сразу прозвала своего соседа Вудстоком из-за его пристрастия ко всяким странным грибам и плесеням, выращенным в подвале, трепетного отношению к Бобу Марли и горячей любви к шарфам и банданам цвета радуги, — всегда отличался тем, что мог завернуть к своим соседям, в частности ко мне, в любое время дня и ночи. В этот раз меня разбудил вовсе не звонок в дверь, а звук мелких камушков, стрелявших по моему стеклу.

— Черт, Яки, — сонно пробормотала я и потянулась в кресле. — Умеешь выбрать время.

Ди наверняка уже спала, поэтому вряд ли открыла бы Яки Вудстоку, даже если бы он, как все добропорядочные граждане Брэмвилля, позвонил в дверь. Мне пришлось подняться с кресла и подойти к окну, за которым в тени деревьев спряталась мужская фигура.

Фигура была слишком крупной для Яки, обладавшего довольно худой комплекцией, — это я увидела даже своими сплющенными от сна глазами. Мне мгновенно вспомнился наш разговор с Лонбергом, и честно скажу, что мое воображение немедленно нарисовало убийцу, спрятавшегося в тени густых деревьев сада.

Однако убийца оказался очень даже любезным. Он приветливо помахал мне рукой и, как мне показалось, послал нечто вроде воздушного поцелуя.

Наверное, я еще не проснулась, мелькнуло у меня в голове, и я решила воспользоваться проверенным способом — как следует ущипнуть себя за руку. Щипок оказался весьма болезненным: значит, я действительно проснулась и поднялась с кресла. Но кто тогда за окном?

Даже если бы Яки Вудсток решил пойти в качалку, вряд ли бы ему удалось нарастить себе мускулатуру всего за какой-то день. Не менее странным казалось и то, что Яки шлет мне воздушные поцелуи.

— Ют, сладенькая! — донесся до меня голос, развеявший мои последние сомнения. — Я тебя разбудил?

Я оторопела: Ричи Карлайл под окнами моего дома… Даже в дни наших встреч он не позволял себе таких «юношеских глупостей». Мне пришлось сделать усилие, чтобы не уронить свою отвисшую челюсть на подоконник. Не знаю, мог ли Ричи разглядеть степень моего удивления, но мне не очень-то хотелось, чтобы он истолковал его как радость.

— Ют! — Ричи выбрался из сени деревьев и встал под моим окном, очевидно надеясь разыграть передо мной сцену из «Ромео и Джульетты». — Может, ты спустишься хоть ненадолго?

Если я когда-то и была Джульеттой, то эти времена уже давно прошли. И дело даже не в том, что быть тридцатитрехлетней Джульеттой смешно, просто от моей когдатошней наивности и романтичности не осталось и следа. Ричи пытался воскресить ту меня, которой уже не было, ту, которой он когда-то преподал горький урок: нельзя доверять даже самому, казалось бы, близкому человеку.

— Зачем пришел, Ричи? — довольно сухо полюбопытствовала я у новоиспеченного Ромео.

— Повидаться. — Мне показалось, Ричи немного растерялся от моей холодности. Я подозревала, что он, с его гигантским самомнением, рассчитывал на куда более теплый прием. — Хотел увидеть тебя.