Книга Черепашья луна - Элис Хоффман

Он вжался спиной в холодную стену из шлакобетона и затаил дыхание. Он не знал, сколько простоял так, ему показалось, что вечность, виноград бы успел прорасти, подняться и обвиться вокруг его коленей. Потом крики стихли, и он услышал частое дыхание и еще какие-то звуки, похожие на звуковые помехи. Тогда он увидел забытый на скамье переговорник, а рядом на полу металлическую корзину для белья, в которой спала малютка, может, чуть старше года. Девочка открыла глаза, и он взял ее на руки, а она его обняла за шею. От нее пахло детским стиральным порошком и молоком. Потянувшись, она взяла из корзины своего мягкого игрушечного кролика. Он ее знал: в бассейне она всегда была в надувном жилете, который мать надевала ей, даже если она не совалась в воду. Иногда, когда они, возвращаясь из магазина, шли за руку через холл, на полу за ней оставалась цепочка из кукурузных колечек. И вот теперь по каким-то причинам, которые он даже не пытался понять, она оказалась у него на руках, не спросив, нравится это ему или нет.

Он подхватил из корзины несколько подгузников и понес девочку, уже на лестнице обнаружив, что она тяжелее, чем кажется. Но что ему было делать? Оставить ребенка в прачечной, бросить на лестнице, отнести в квартиру, где только что раздавались ужасные крики? Во дворе он прямиком направился к фикусам, где усадил ее на землю, чтобы освободить руки. Потом откопал коробку и бросил под крышку кольца. Это было необходимо. Иначе все бы узнали, что он их стащил. Наверное, ему следовало уповать на милость и идти домой, но он ни у кого не заслужил доверия. Родная мать и та подумала бы только плохое.

Он действовал по наитию и потому, услышав шорох вращавшейся двери, не колебался ни секунды. Он подхватил ребенка и кинулся прочь, оглянувшись только на середине парковки. Тогда он увидел мужчину, а тот, заметив их, торопливо пошел к машине, и мальчишка свернул на незаметную тропинку, которую они нашли вместе с Лэдди в конце Лонгбоут-стрит. Машине там было не проехать, и по ней он добежал до дренажной канавы вдоль обочины федерального шоссе. Он знал, что у него есть все причины бояться. Игрушечный кролик колотил его по груди, рукой он чувствовал, что подгузник промок. Но он рискнул выбраться из канавы и позвонить в 911 только возле площадок для гольфа. С девочкой на руках он зашел в телефонную будку, дождался ответа и сказал офицеру полиции, хорошенько прикрыв трубку ладонью, что в квартире 8 «С», похоже, совершено убийство. Тут он трубку повесил, и голос у него сорвался, так что он не может до сих пор говорить даже шепотом. Каждый раз, когда он хочет что-то сказать, горло перехватывает, и он начинает кашлять.

Девочка, кажется, ничего не имеет против отсутствия у него голоса. Сама она не крикливая, у нее хороший сон. И она крепко спит до тех пор, когда над прудом начинают летать стрекозы, а в небе прорезывается полоса жемчужного света. Девочка спит, зажав своего кролика в сгибе локтя и ерзая под боком у плохого мальчишки. Просыпаясь, она всякий раз хваталась за его джинсы. Сначала он пытался ее отцеплять, но она оказалась упрямой, так что он смирился с этим, постоянным, как гравитация, ощущением тяжести на ноге. Он даже собрался с духом и поменял подгузник, хотя сначала думал, что у него кишка тонка. Про кишки он старается не вспоминать. Раньше он всегда смеялся над бойскаутами и всякими любителями природы, а теперь не прочь бы вспомнить, что в лесу съедобного. Стебли сахарного тростника, мальки, которых можно поймать рукой, недозрелый инжир в ветках над головой. Не нужно и говорить, что, проснувшись, девочка хочет есть. Она крепче вцепляется в джинсы и начинает хныкать. Еще немного, и ему нужно будет как следует подумать, что делать дальше. В таких случаях у человека должен быть план. Полиция наверняка уже нашла его тайник, где лежат краденые деньги и сигареты и колечко с зеленым камнем, которое он спер у одноклассницы перед уроком физкультуры. Сколько нужно наловить стрекоз, чтобы приготовить завтрак? Как их ловить, чтобы не свалиться в воду? Если бы у него был голос, он приказал бы себе не бояться, но голоса у него нет, и он молча достает из рюкзака сэндвич с арахисовым маслом, аккуратно делит его на четыре равных куска, а потом смотрит, как девочка съедает их все, до последней крошки.

Есть мамаши, которые будут клятвенно уверять, что их сыночек всю ночь безмятежно спал рядом с ними на диване, даже если им предъявить фотографию, где он застигнут на месте преступления. Они скорее вздернут его собственноручно на подоле его же футболки, чем отдадут полицейским. Они верят сердцу, а не глазам. Но если мать всю ночь не спала, если забыла закрыть окно, впустив в дом тяжелый ночной воздух, от которого началась такая мигрень, что не помогает никакое лекарство, тогда она может поверить, что ее ребенок в чем-то виноват. Это не значит, что она не станет за него драться, как дерутся лебеди-трубачи, раскрывая свои огромные белые крылья при любой опасности, мнимой или реальной, готовые заклевать насмерть всякого, кто приблизится к их птенцам. Разница между ними одна. Когда птенец родится больным — с исковерканным крылом или с поврежденным позвоночником — мать убивает его сама, чтобы не страдал. В конце концов, лебеди-трубачи видят все в черно-белом цвете.

В начале шестого утра, в третий день мая месяца, перебрав про себя все возможные причины исчезновения сына, Люси наконец звонит Эвану. Она знает, что он немедленно обвинит ее во всем, и он с этого и начинает.

— Господи, Люси! Ты что, совсем за ним не смотришь? Ты хочешь сказать, что он встает, когда захочет, а потом то ли идет в школу, то ли нет, а ты, черт возьми, даже понятия не имеешь, где он?

— Это твоя идея, чтобы он ехал домой, — не остается Люси в долгу. — Твоя.

— Да, он хочет приехать летом, — парирует Эван. — Очень. А почему бы и нет?

Люси вспоминает о календаре в стенном шкафу Кейта, где последний день занятий обведен красным кружком, а вокруг нарисованы бомбы. Там неровным почерком сына написано слово «Домой».

— Люси, — зовет Эван.

Зря он всегда ее во всем обвиняет, и она, наверное, поэтому не могла ему рассказывать о том, что у них случалось за это время. Но если она не могла сказать о кражах в школе, об отстранении от уроков, то как теперь объяснить, откуда в коробке, которую они с Кейтом зарыли вместе, оказались два золотых кольца, принадлежавших убитой женщине? Люси вдруг вспоминает, как ее притянул к себе Джулиан Кэш. Двадцать лет подряд Эван верил каждому ее слову. Люси всегда думала, что Эван ее толком не знает, потому что она сама этого не хочет, но теперь уверенность ее пошатнулась. Джулиан Кэш угадывал ложь каждый раз, прежде чем Люси успевала раскрыть рот.

— Я прилечу сегодня же, — говорит Эван.

Он работает архитектором в крупной фирме, и пока они были женаты, у него всегда не хватало времени. После развода он стал свободнее. Он не ездит в офис по пятницам, соглашается взять менее важных заказчиков, проектирует летние домики в Беллпорте и перестраивает гостиные.

— Я могу прямо сейчас поехать в аэропорт.

— Нет, — говорит Люси. — Не нужно. Он, может, как раз сейчас едет в Нью-Йорк.

— Господи, — говорит Эван. — Ты права. Я остаюсь. Черт побери, — добавляет он. Голос у него несчастный. — Послушай, давай не будем винить друг друга во всем каждый раз, когда с ним что-то случается. Нельзя же так.