Книга Пятнистый сфинкс - Джой Адамсон

Тем временем вернулся директор. Он посоветовал нам купить новый лендровер для заповедника на деньги, полученные за книгу об Эльсе. Для этого нам пришлось вылететь в Найроби, и я воспользовалась случаем, чтобы посоветоваться с ветеринаром. От болезни десен он прописал Пиппе таблетки ледеркина, на подушечки лап — мазь терракортрил, а чтобы она не слизывала лекарство, следовало взять в аптеке особый аэрозоль, который мгновенно высыхает. Когда мы вернулись, мне понадобилась вся моя хитрость, чтобы Пиппа разрешила обрызгивать подушечки лап ледяной жидкостью. Она сразу невзлюбила эту процедуру и старалась перехитрить меня, пряча лапы под брюхо или бросаясь в сторону, как только я появлялась с ненавистным лекарством. Когда эти хитрости не помогали, она вышибала пузырек у меня из рук и закапывала его в пыль. Но все же мне удалось продолжать лечение, и вскоре Пиппа совсем поправилась.

Я смотрела, как она гоняет конгони и страусов, и думала, что она многому научилась с тех пор, как играла в прятки среди розовых кустов с детьми Данки. Теперь ей ничего не стоило цапнуть за ногу слона. Из всех живых существ ей внушали почтение только крокодилы — она так осторожно прыгала через реку, что было ясно, что она трусит. Она изводила меня, когда я хотела сфотографировать ее прыжок через речку, — принюхивалась и медлила до тех пор, пока я, потеряв терпение, не отворачивалась; тут-то она и прыгала. Если мне хотелось снять, как она балансирует среди тонких веток пальмы дум, она усаживалась с безразличным видом, словно не замечая, что я уже навела на нее камеру; но как только, отчаявшись, я сдавалась, она принималась совершать головокружительные воздушные номера, да еще между делом шлепала меня по ногам, чтобы я осознала, как ловко меня одурачили.

Следующая отлучка продолжалась восемь дней. Когда мы ее искали, нам попалось столько львиных следов возле рощи, а в самой роще столько поваленных слонами деревьев, что я уже стала опасаться, не перебралась ли Пиппа в более спокойное место. Вернулась она с равнины за болотом в отличном состоянии, хотя и голодная.

Слоны в последнее время повадились на кукурузные поля у подножия гряды Джомбени и нанесли фермерам такой урон, что те потребовали перестрелять их. Чтобы избежать этого, директор решил прогнать «мародеров» в заповедник, посыпая на них с самолета кукурузную муку, пропитанную «человечьим духом». В проведении этого хитроумного эксперимента он предложил участвовать и мне. Прежде чем поднять в воздух свой двухместный самолетик, он выдал мне несколько бумажных мешочков, наполненных толченой кукурузой, в которую были прибавлены лоскутки ношеной одежды африканцев. Пролетев над владениями Пиппы, мы оставили позади широкие болота, где было полно животных, и полетели к холмам. Там мы заметили несколько стад слонов; услышав треск самолета, который пронесся у них над головами, гиганты в панике бросились сквозь заросли. Быстро кружа над бегущими великанами, директору удалось направить их в сторону заповедника, а потом он прибавил им прыти, посыпав сверху «пахучей» кукурузой.

Вечером директор приехал к ужину, чтобы обсудить свои проекты по благоустройству заповедника, которые он хотел осуществить на средства из Фонда Эльсы. Лагерь освещался яркой лампой, и директор предложил мне устроить заслон из пальмовой циновки, чтобы скрыть свет. Когда я без особого энтузиазма велела поставить заслон, мне стало понятно, как действуют стены на настроение заключенных. Я так привыкла к открытым пространствам, что предпочитала проводить вечера с другой стороны заслона, в темноте — здесь я себя чувствовала частью окружающего мира, а там я была просто в освещенной клетке.

Пиппа оставалась возле рощи только четыре дня и снова пропала. Через два дня наша поисковая партия встретила ее на полпути между болотом и лагерем, но она опять ушла на три дня, а потом, 9 августа, окончательно исчезла.

К сожалению, именно на утро этого дня я назначила отлет в Найроби, к доктору, потому что меня мучили боли в почках. Отложить полет было невозможно, и я оставила Пиппу на попечение Локаля. В Найроби я зашла в Питомник для диких животных, чтобы узнать, когда можно забрать Угаса. Заодно я попыталась выяснить у специалистов по гепардам, почему Пиппа, которая так счастливо прожила три месяца сама по себе, внезапно вернулась к цивилизации. Мне сказали, что молодые гепарды обычно до двух лет не расстаются с матерью, которая учит их убивать добычу. Я усомнилась в этой теории — Пиппа казалась такой независимой — и рассказала знатокам, что она уже проявила интерес к самцу. По их мнению, это было весьма преждевременно, потому что период спаривания у самок гепарда, как правило, наступает только в возрасте двух с половиной лет.

То, что Пиппа до сих пор не убивала добычу, доктор объяснил, сравнивая ее с недоношенным ребенком. Дело в том, что функция сосания у ребенка требует координированного действия пятидесяти шести мышц, а они развиваются только на седьмом месяце беременности, и, следовательно, младенец, рожденный до этого срока, сосать не способен. Должно быть, так же обстояло дело с Пиппой, когда ей давали цесарку: ее охотничьи инстинкты еще не проснулись. Но никто так и не сумел до конца объяснить мне ее поведение: три месяца провести на свободе в том возрасте, когда положено «сидеть у маминой юбки», а потом вернуться обратно. Но раз уж она нарушила «правила поведения» гепардов, я решила представить ей самой выбирать тот образ жизни, который ей нравится. При таких условиях ей будет хорошо, а я узнаю много нового о жизни гепарда на свободе.

Все три дня, пока я отсутствовала, Пиппа провела в лагере, но утром накануне моего приезда исчезла. На следующий день она объявилась возле Скалы Леопарда и я заманила ее в нашу машину, показав ей кролика. Мне его дали специалисты в Питомнике как особое лакомство для гепарда. Да, это действительно было лакомство! В косточках тушки находились необходимые ингредиенты, которые дает природная пища. Их не хватало в рационе Пиппы с тех пор, как директор запретил мне стрелять цесарок и я кормила ее только мясом. Пиппа съела кролика до последней шерстинки, а потом стала легонько трогать лапами мои ноги — так она всегда звала меня на прогулку. Теперь я знала, что ее охотничьи инстинкты еще дремлют, и спокойно наблюдала, как она катается в пыли, когда к ней подходит стадо газелей Гранта. Вожак плясал, приближаясь шаг за шагом, потряхивал великолепной головой и вызывающе фыркал, но она не обращала на него внимания, пока он чуть ли не наступил на нее. Тогда она села, и для газелей этого было достаточно — их как ветром сдуло. А Пиппа даже не подумала за ними гнаться и опять весело купалась в пыли.

В это время Джордж с увлечением следил за своими двумя львами. Гэрл в первый раз убила добычу — газель Томсона — в возрасте семнадцати месяцев, как раз в то время, когда у львов просыпается охотничий инстинкт. Теперь, после пяти месяцев на свободе, она за одиннадцать дней добыла павиана, канну и зебру, и Джордж видел, что она проделала это мастерски. Интересно, что Бой не пытался присоединиться к сестре на охоте и всегда оставался дома, хотя звать его к убитой добыче не приходилось — он первый набрасывался на еду. Поведение львов подтверждало наши наблюдения над детьми Эльсы, в том числе и тот факт, что львицы меняют зубы около года, а у львов постоянные зубы вырастают на два-три месяца позже. По-видимому, львицы развиваются раньше, чем львы.