Книга Штрихи к портрету кудесника - Евгений Лукин

Опасная это штука, безадресное заклинание! За какие-нибудь сутки всё, что было наварено в течение многих лет, вернулось изначальным владельцам, и воротила разорился вчистую, оставшись со смехотворно малой суммой, с которой, собственно, и начинал когда-то первые свои махинации. Вне себя банкрот кинулся разбираться с колдуном, но был перехвачен представителями силовых структур, поскольку без денег ты даже правосудию не страшен.

Стало быть, кое-что из разлетевшихся капиталов перепало по заклинанию и обитателям деревеньки, проклятой таинственным дядей Славой, похожим на Льва Толстого…

Ученик колдуна шевельнул ноздрями, поморщился. Чем дальше продвигалась лодка, тем отчётливее становилось зловоние.

— Что ж вы так ерик загадили? — упрекнул он.

— Мы, что ли? — огрызнулся хозяин лодки. — Сюда вон тот буржуин канализацию провёл…

Глеб обернулся. Покатый холм на правом берегу был увенчан особняком из красного декоративного кирпича под зелёной чешуйчатой крышей. Наивная пышность архитектуры в сочетании с кричащими красками вызывала в памяти картинки из детских книжек.

Протока обогнула холм и двинулась прочь от Чумахлинки.

Издали деревня Потёмкинская и впрямь напоминала действующий населённый пункт. Однако стоило подойти поближе, как впечатление это утрачивалось. Три жилых дома. Остальное раскулачивали помаленьку. Нетрудно представить, сколь горестное чувство испытал бы основатель деревни, в честь которого она, согласно преданию, была наречена, взглянув на хрупкую ржавчину крыш, просевшие подстенки, серые лишаистые доски разломанного забора…

Провожая ученика в командировку, старый колдун Ефрем Нехорошев выразился так: «Если вправду проклятье, шумни — приеду. А нет — сам справишься…» Что местность энергетически неблагополучна, сомнению не подлежало. Оставалось выяснить почему.

Откуда-то взялись кряжистая баб Маня и скрюченный дед Никодим. Поздоровались, уставили в землю батожки (по-здешнему — бадики) и стали упорно смотреть на Глеба. Безногого поджигателя нигде не наблюдалось. Не иначе опять гонял по округе на мотоцикле. Столб искал.

Портнягин нахмурился, отвёл глаза. Старики смотрели на него без надежды и без упрёка, почти равнодушно. Всяких видывали. Наезжали сюда журналисты, депутаты, врачи, поп с кадилом… Теперь вот колдун пожаловал. А пару лет назад так даже микробиологи нагрянули — после того как пресса шум подняла: дескать, напустили на глубинку стратегический вирус — потому и вымирает… Придумают же! Биологическое оружие по международному соглашению давным-давно уничтожено: целую неделю, говорят, на загородной свалке колбы с микробами били.

— Ну и где это пепелище? — нарушил молчание Глеб.

— Дядь Славино? — уточнил судовладелец, которого, кстати, звали Ромкой.

— У вас их много, что ли?

— А то! Каждую зиму горим…

Пожарище представляло собой островок старой перемешанной с пылью золы, из которой местами выглядывал чёрный щербатый фундамент и всякая ржавь, не пригодившаяся даже соседям. Тушить, очевидно, никто не пытался, так что дом горел в своё удовольствие. Дотла. Портнягин обошёл кругом давнее место происшествия, поднял хрупкое зёрнышко древесного угля, растёр в пальцах.

— Короче, так, — обрадовал он сельчан. — Никакой вас дядя Слава не проклинал.

И, похоже, скорее огорчил, чем обрадовал. Получалось, что беды их вроде как беспричинны и не на ком даже сердце сорвать.

— Да брось… — обиженно возразил Ромка.

— Точно говорю. Если бы проклял, тут бы энергетика совсем другая была. И астральный каркас дома сохранился бы… А его нет.

— Сам видел, как он золу с ладошки сдувал!

— Испачкал — и сдул. Что ж ему, в золе ходить?

И, пока сизый от загара судовладелец недоверчиво оглядывал пустоту над остатками кирпичной кладки, словно бы пытаясь различить астральный каркас (во-первых, незримый, во-вторых, не сохранившийся), рослый ученик колдуна призадумался вновь. С одной стороны, такое развитие событий его устраивало. С другой, всё надо было начинать сызнова.

Порча и сглаз отпадают. И то, и другое — результат зависти. Вообразить чудика, завидующего обитателям Потёмкинской, Глеб не смог бы при всём желании. Можно, конечно, допустить, что когда-то при царе Горохе селянам и впрямь жилось вольготно, однако, простите, с момента трагической гибели того царя любая порча неминуемо должна была выдохнуться. Не говоря уже о сглазе.

Одержание? Глеб покосился на Ромку. Различить сидящего в человеке беса и для матёрых-то колдунов дело хитрое. Поди пойми, добровольно он водку хлещет или кто-нибудь у него там внутри завёлся и подзуживает… Кстати, бытует мнение, будто по нынешним временам если даже и вселится лукавый в жителя глубинки, то долго в нём не продержится. Как гремлин в «вихре».

— Кладбище у вас далеко?

— А вон, за взгорком…

По дороге Ромка, должно быть, желая развлечь гостя, принялся подробно рассказывать, как однажды, изрядно подвыпивши, шёл он домой, упал, поднялся, снова упал… Внезапно прервал повествование, недоумённо свёл брови. Дескать, а суть-то в чём? Потом сокрушённо крякнул — и всё-таки решил досказать…

Кладбище выглядело немногим лучше самой деревни. Степью огороженное, не имело оно и той символической естественной границы (канавки, тропинки), отделяющей обычно мир мёртвых от мира живых. Глеб, например, перехода не заметил вообще.

На относительно свежей могилке, сердито подпёрши энергетическим кулачком энергетическую щёку, неподвижно сидела эфирная оболочка недавно похороненной баб Вари. Уяснив, что идут не к ней, спесиво отвернулась. Поперёк бугорка лежал эфирный двойник бадика — надо понимать, того самого, что разломился на три части в руках деда Никодима. Это она, значит, астральную суть из палки забрала, ну и деревяшка, понятно, мигом стала хрупкая, трухлявая… С норовом, видать, была усопшая. Впрочем, оболочки, ни в коем случае не являясь душами, обычно заимствуют у покойного оставшиеся, то есть наименее приятные черты характера. Именно поэтому крайне редко можно услышать что-либо доброе о кладбищенских привидениях.

Кстати…

Портнягин окинул спутников цепким внимательным взглядом. Баб Маня и дед Никодим култыхали потихоньку следом, сами как эфирные оболочки. Сизый Ромка стянул с забубённой башки лыжную шапочку, обнажив интимно белый лоб. Нет. Не видят они баб Варю. Слишком солнце яркое. В сумерках — другое дело…

Собственно, можно было возвращаться. Как это ни странно, но пепелище и кладбище оказались в астральном смысле наиболее благополучными уголками здешних мест.

Так откуда же, чёрт возьми, прёт всё это энергетическое отрицалово, весь этот потусторонний негатив — спаивая людей, разваливая дома?

Придётся побродить по округе…

Старый колдун Ефрем Нехорошев слыл личностью непредсказуемой: олигарха с охраной мог полчаса промурыжить в прихожей, а какого-нибудь бродяжку встретить у порога и самолично усадить в кресло. Могло, впрочем, случиться и наоборот. Что именно выкинет учитель, Глеб сказать бы заранее не решился.